"Фазиль Искандер. Рассказы (1999)" - читать интересную книгу автора

Возможно, дело было в том, что смерть освобождала от общения с утомительными
хамами. Но прямо об этом он не думал. Было ощущение неловкости и даже
некоторой нечистоплотности, если это случится здесь в дороге и с его трупом
придется возиться ни в чем не повинному шоферу такси.
Он вдруг вспомнил, что у него недостаточно денег, чтобы расплатиться с
шофером. Это показалось ему ужасным. Он, конечно, знал, что дома есть
деньги, но он боялся, что, если это случится в дороге, таксисту никто не
оплатит его проезд. Ему вдруг пришло в голову предложить таксисту часы. Но
как? Снять с трупа или заранее ему отдать? Говорить об этом было неловко
даже в том смысле, что язык у него все чувствительней онемевал во рту. Левая
рука и левая нога становились все тяжелей и тяжелей и все меньше ему
подчинялись.
Минут через десять он вдруг понял, что они уже близко от дома, и его
оставила мысль о смерти в дороге. Он подумал, что это, скорее всего,
произойдет дома и надо во что бы то ни стало не забыть сказать жене, когда
она откроет дверь, чтобы она расплатилась с таксистом.
Шофер все чаще и все тревожней поглядывал на него. Николай Сергеевич
чувствовал, что кожа на его лице как-то стянулась и лицо, вероятно, застыло
в малоприятной гримасе. Он подумал, что, если шофер проводит его такого или
еще худшего до двери, может быть, он сам постесняется попросить у жены
деньги. А жена, увидев, в каком он состоянии, конечно, не догадается сама о
том, что надо расплатиться с таксистом. Не забыть напомнить. Странно,
подумал он с некоторой дозой потустороннего юмора: перед смертью надо
расплатиться с таксистом. {214}
Он еще больше сосредоточился на этой мысли, и тревога по поводу
предстоящей смерти, и без того небольшая, совсем отодвинулась.
Потом он опять вспомнил о ней. И опять удивился почти полному
отсутствию страха. Он подумал о всей своей жизни. Он подумал, что жизнь была
неловкой. Он подумал, что неловкая жизнь и должна была кончиться вот такой
неловкой смертью.
Но что было первичным? Неостановимая тяга к гармонии науки отнимала
жизненные силы и делала его жизнь неловкой или страсть к науке была
компенсацией за неловкость жить? Он не мог сейчас ответить на этот вопрос.
Он только твердо знал, что ловкость жить есть бесстыжесть по отношению к
самой жизни и это делает по высшему счету бессмысленной самую эту ловкость.
Все дело в уровне брезгливости, смутно подумал он и, почувствовав, что
сейчас не сможет до полной ясности довести эту мысль, оставил ее.
Он вдруг вспомнил, что в школе на уроках военного дела ему никогда не
давалась шагистика. Все смеялись над ним, когда он неловко, очень неловко
вышагивал своими длинными ногами и делал всякие повороты. И он вместе со
всеми подсмеивался над собой, чтобы скрыть смущение. Но ему было больно, что
он такой неловкий.
Зато учебную гранату, как это ни странно, он кидал дальше всех. Намного
дальше. Значит, в нем была какая-то природная вспышка мышечной силы? Там,
где все, как и он, не проходили особой тренировки, он оказался сильнее всех.
Впрочем, подумал он, и шагистикой никто не занимался вне уроков. Но
некоторым она сразу хорошо давалась. А ему - никогда. Возможно, подумал он,
дело в иронии. В нем всегда было развито чувство иронии. Шагистика не
выносит иронии. Попытка преодолеть внутреннюю иронию делала шаги его
деревянными. Как странно, подумал он, что я сейчас вспомнил об этих далеких