"Фазиль Искандер. Разные рассказы (4)" - читать интересную книгу автора

любили выпить, умели выпить и, просто говоря, пили. Среди многочисленных
шумных мужчин нашего дома только двое не пили - это я и мой сумасшедший
дядя. Нелюбовь моего дяди к спиртным напиткам была предметом постоянных
веселых обсуждений со стороны гостей нашего дома. Тема эта с неизменным
гостеприимством поддерживалась хозяевами и ни разу на моей памяти не
подвергалась ограничениям из фамильных или педагогических соображений.
Иногда, пользуясь детской привязанностью моего дядюшки к лимонаду, как
бы пародируя недалекое феодальное прошлое нашего края, гости пытались путем
всякого рода подмешивания подсунуть ему алкоголь. Но он быстро угадывал
обман, и эти проделки нередко карались им сурово и, я бы сказал, со
старообрядческой простотой.
В конце концов, гости приходили к выводу, что его нелюбовь к спиртным
напиткам, а также и к носителям спиртного духа, то есть к пьяным, есть
концентрированное выражение его ненормального состояния, особого рода
парадокса внутри парадокса его безумия, обернувшей более естественную в его
состоянии водобоязнь на темный страх перед ни в чем не повинными
веселительными напитками.
Сейчас, думая о причине крайнего недовольства дядюшки при виде пьяных и
в особенности при их попытках объясниться с ним, я прихожу к выводу, что его
раздражали эти чересчур эстрадные имитации безумия, эти коммунальные
прогулки в глубины подсознания. Так, вероятно, шахтера раздражают
профсоюзные экскурсанты, топчущиеся в забое и даже как бы пробующие кайлить
уголь.
Примерно лет с девяти гости стали удивленно приглядываться ко мне. Ход
их мысли, который я угадывал в недоуменном пожатии плеч, в вопросительно
приподнятых бровях, в странном переглядывании, был примерно таков:
сумасшедший он, конечно, сумасшедший, с него, как говорится, и взятки
гладки, но этот-то почему торчит между нами и ничего не пьет? Не стоит ли
приглядеться к нему, нет ли тут проявления дурной наследственности?
Все началось с того, что один из постоянных наших гостей, которого я
называл Красным Дядей по причине его апоплексического цвета лица, как-то
предложил мне выпить рюмку вина. Помнится, кто-то из женщин возразил. Тогда
он стал с пьяной настойчивостью спорить. В конце концов, чтобы успокоить
его, я вынужден был сказать, что вообще никогда не пью, потому что мне от
этого неприятно.
Возможно, этими словами я, смутно угадывая, выражал тоску женщин по
новому стойкому типу непьющего мужчины, который тогда уже пытались
выработать, но, к сожалению, до сих пор еще не выработали, во всяком случае
недоработали, хотя опыты продолжаются. Видимо, и Красный Дядя почувствовал в
моих словах отголоски морали, которую ему навязали, или какой-то иной
системы отсчета человеческих добродетелей, которая унижала его систему. Во
всяком случае, он как-то глупо и упрямо обиделся.
Во время очередного застолья он снова вспомнил наш разговор и теперь
попытался доискаться до глубинной причины моей трезвенности. Забавно, что он
об этом вспомнил не сразу, а после некоторого возлияния, когда, вероятно,
уровень выпитого поднялся до той зарубки, с которой он в тот раз стал
приставать ко мне.
- Нет, ты мне скажи, - говорил он, - тебе неприятно до того, как ты
пьешь, или после?
- Мне всегда неприятно, потому что я никогда не пью, - отвечал я ему