"Фазиль Искандер. Мученики сцены " - читать интересную книгу автора

взыграло.
Многим своим знакомым и подругам она рассказывала, что я во время
школьной олимпиады буду играть главную роль по сказкам Пушкина; обобщала она
для простоты и отчасти для сокрытия имени главного героя. Все-таки имя Балды
ее несколько коробило.
И вот в назначенный день мы за кулисами. Там полным-полно школьников из
других школ, каких-то голенастых девчонок, тихо мечущихся перед своим
выходом.
Мне-то вся эта паника была ни к чему, у меня было все просто. Я
выглянул из-за кулис и увидел в полутьме тысячи человеческих лиц и стал
вглядываться в них, ища тетушку. Вместо нее я вдруг увидел Александру
Ивановну. Это меня взбодрило, и я мысленно отметил место, где она сидела. У
меня даже мелькнула радостная мысль: а что, если тетушку в последнее
мгновение что-нибудь отвлекло и она осталась дома?
Нет, она была здесь. Она сидела в третьем или четвертом ряду, совсем
близко от сцены. Она сидела вместе со своей подружкой, тетей Медеей.
Действие уже шло, но тетушка оживленно переговаривалась с тетей Медеей.
Во всяком случае, они о чем-то говорили. Это было видно по их лицам. Я
понимал, что для тетушки все, что показывается до моего выступления, что-то
вроде журнала перед кинокартиной.
Я с ужасом думал о том, что будет, когда она узнает правду. Теперь у
меня оставалась последняя слабая надежда - надежда на пожар. Я слыхал, что в
театрах бывают пожары. Тем более за сценой я сам видел двери с
обнадеживающей красной надписью: "Пожарный выход". Именно после того как я
увидел эту дверь с надписью, у меня вспыхнула надежда, и я вспомнил
душераздирающие описания пожаров в театрах. К тому же я увидел за сценой
живого пожарника в каске. Он стоял у стены и с тусклой противопожарной
неприязнью следил за мелькающими мальчишками и девчонками.
Но время идет, а пожара все нет и нет. (Между прочим, через несколько
лет наш театр все-таки сгорел, что лишний раз подтверждает ту правильную,
бесплодную мысль, что наши мечты сбываются слишком поздно.)
И вот началось наше представление. Я со своим напарником должен был
выступить несколько позже, поэтому я снова высунулся. Жора Куркулия стоял
над оркестровой ямой и крутил свою веревку, чтобы вызвать оттуда старого
черта. Она смотрела на Шору Куркулия так, словно хотела сказать: "Убийца,
скажи хотя бы, куда ты дел труп моего любимого племянника?"
У меня еще оставалась смутная надежда полностью исчезнуть из пьесы,
сказать, что меня по какой-то причине заменили на Жору Куркулия. Признаться,
что я с роли Балды перешел на роль задних ног лошади, было невыносимо.
Интересно, что мне и в голову не приходило попытаться выдать себя за
играющего Балду. Тут было какое-то смутное чувство, подсказывавшее, что
лучше уж я - униженный, чем я - отрекшийся от себя.
Голова тетушки уже слегка, по-старушечьи, покачивалась, как обычно
бывало, когда она хотела показать, что даром загубила свою жизнь в заботах о
ближних.
Жора Куркулия ходил по сцене, нагло оттопыривая свои толстые ноги.
Играл, наверное, хорошо. Во всяком случае, в зале то и дело вспыхивал смех.
Но вот настала наша очередь. Евгений Дмитриевич накрыл нас крупом лошади, я
ухватился за ручку для вздымания хвоста, и мы стали постепенно выходить
из-за кулис.