"Фазиль Искандер. Харлампо и Деспина (рассказ)" - читать интересную книгу автораХарлампо и, пропустив его мимо себя, начинали обсуждать случившееся. Но в
отличие от женщин, они не останавливались на интимных психологических подробностях, а напирали на общественное значение постигшей Чегем беды. Если мы это так оставим, эндурцы совсем на голову сядут! А то не сидят! Вовсе рассядутся! Да они ж его и подучили! А какая им выгода? Им все выгода, лишь бы нас принизить! Хоть бы этот проклятущий отец Деспины выдал бы наконец за него свою дочь! А зачем она ему? Ему теперь весь чегемский скот Деспина! Да он теперь весь наш скот перехарлампит! То-то я примечаю, что у нас с каждым годом скотина все больше яловеет! По миру нас пустит этот грек! Неужто наши старцы так и не велят Хабугу изгнать его?! Наши старцы перед Хабугом на цыпочках ходят! Они велят доказать! Что ж нам, рыжебородого карточника приманить из Мухуса, чтобы он на карточку поймал его с козой? Как же, поймаешь! Он свое дело знает! А через сельсовет нельзя его изгнать? А сельсоветчикам что? Они скажут: "Это политике не мешает..." Выходит, мы совсем осиротели? Выходит... с сумрачной независимостью бросая на них взгляды и показывая своими взглядами, что он и такие унижения предвидел, что все это давно было написано в книге его судьбы, но ради своей великой любви он и это перетерпит. Иногда среди этих чегемцев оказывались те парни, которые раньше предлагали ему овладеть Деспиной и тем самым вынудить ее отца выдать дочь за Харлампо. И сейчас они напоминали ему своими взглядами, что напрасно он тогда не воспользовался их советом, что, воспользуйся он в свое время их советом, не было бы этих глупых разговоров. Но Харлампо и эти взгляды угадывал и на эти взгляды с прежней твердостью отрицательным движением головы успевал отвечать, что даже и сейчас, окруженный клеветой, он не жалеет о своем непреклонном решении дождаться свадьбы с Деспиной. Однажды, когда мы с Харлампо перегоняли стадо домой, из зарослей папоротников выскочил Омар и, весь искореженный яростью бесплодной слежки, со струйкой высохшей пены в углах губ (видно, ярость давно копилась), дергаясь сам и дергая за рукоятку шашки, побежал за нами, то отставая (никак не мог выдернуть шашку), то догоняя, и, наконец догнав, с выдернутой шашкой бежал рядом с нами, тесня Харлампо и осыпая его проклятиями. Греческий шпионка! кричал он по-русски. Моя лошадь! Секим-башка! Сейчас это выглядит смешно, но я тогда испытал внезапно отяжеливший мое тело физиологический ужас близости отвратительного, нечеловеческого зрелища убийства человека. Единственный раз вблизи я видел лицо погромщика, хотя, разумеется, тогда не знал, что это так называется. И самое страшное в этом лице были не глаза, налитые кровью, не струйки засохшей пены в углах губ, а |
|
|