"Фазиль Искандер. Харлампо и Деспина (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Харлампо и, пропустив его мимо себя, начинали обсуждать случившееся. Но в
отличие от женщин, они не останавливались на интимных психологических
подробностях, а напирали на общественное значение постигшей Чегем беды.
Если мы это так оставим, эндурцы совсем на голову сядут!
А то не сидят!
Вовсе рассядутся!
Да они ж его и подучили!
А какая им выгода?
Им все выгода, лишь бы нас принизить!
Хоть бы этот проклятущий отец Деспины выдал бы наконец за него свою
дочь!
А зачем она ему? Ему теперь весь чегемский скот Деспина!
Да он теперь весь наш скот перехарлампит!
То-то я примечаю, что у нас с каждым годом скотина все больше яловеет!
По миру нас пустит этот грек!
Неужто наши старцы так и не велят Хабугу изгнать его?!
Наши старцы перед Хабугом на цыпочках ходят!
Они велят доказать!
Что ж нам, рыжебородого карточника приманить из Мухуса, чтобы он на
карточку поймал его с козой?
Как же, поймаешь! Он свое дело знает!
А через сельсовет нельзя его изгнать?
А сельсоветчикам что? Они скажут: "Это политике не мешает..."
Выходит, мы совсем осиротели?
Выходит...
Харлампо молча проходил мимо этих недоброжелательно молчащих чегемцев,
с сумрачной независимостью бросая на них взгляды и показывая своими
взглядами, что он и такие унижения предвидел, что все это давно было
написано в книге его судьбы, но ради своей великой любви он и это
перетерпит.
Иногда среди этих чегемцев оказывались те парни, которые раньше
предлагали ему овладеть Деспиной и тем самым вынудить ее отца выдать дочь за
Харлампо. И сейчас они напоминали ему своими взглядами, что напрасно он
тогда не воспользовался их советом, что, воспользуйся он в свое время их
советом, не было бы этих глупых разговоров. Но Харлампо и эти взгляды
угадывал и на эти взгляды с прежней твердостью отрицательным движением
головы успевал отвечать, что даже и сейчас, окруженный клеветой, он не
жалеет о своем непреклонном решении дождаться свадьбы с Деспиной.
Однажды, когда мы с Харлампо перегоняли стадо домой, из зарослей
папоротников выскочил Омар и, весь искореженный яростью бесплодной слежки,
со струйкой высохшей пены в углах губ (видно, ярость давно копилась),
дергаясь сам и дергая за рукоятку шашки, побежал за нами, то отставая (никак
не мог выдернуть шашку), то догоняя, и, наконец догнав, с выдернутой шашкой
бежал рядом с нами, тесня Харлампо и осыпая его проклятиями.
Греческий шпионка! кричал он по-русски. Моя лошадь! Секим-башка!
Сейчас это выглядит смешно, но я тогда испытал внезапно отяжеливший мое
тело физиологический ужас близости отвратительного, нечеловеческого зрелища
убийства человека. Единственный раз вблизи я видел лицо погромщика, хотя,
разумеется, тогда не знал, что это так называется. И самое страшное в этом
лице были не глаза, налитые кровью, не струйки засохшей пены в углах губ, а