"Фазиль Искандер. Море обаяния (рассказ)" - читать интересную книгу автора

скорлупы. Предстоит драчка с шефом.
Почему? спросил я.
Он пошел по американскому пути, сказал Борзов, он пользуется
сульфамидными препаратами. А я нашел более безвредные гормональные вещества,
которые скармливаю курам... Драчка определит, кому быть заведующим
лабораторией...
Неужели и американцы этим занимаются? спросил я, как бы теряя последнюю
надежду.
С моей подачи! захохотал Борзов, и глаза его вспыхнули шельмовским
блеском такой силы, который явно мог досверкнуть и до Америки. Амстердамская
конференция! Я соблазнил янки! Они теперь завалили меня письмами и
приглашениями. Скоро еду в Штаты!
Мне вдруг стало ужасно жаль несушек. Какие-то питательные сопли вместо
великолепного крутобокого яйца. Я подумал, что сульфамидные препараты и на
меня плохо действуют, я пару раз глотал их по ошибке. Но я взял себя в руки
и припомнил давний источник своего горестного оптимизма: козлотуры
провалились? Провалились!
Мне жаль кур, сказал я Борзову, но у меня есть твердая уверенность, что
в конечном итоге у вас ничего не получится.
Как раз в это время мы подъехали к зданию клуба, где я должен был
выступать, из чего, конечно, не следует, что мое дерзкое заявление было
вызвано этим обстоятельством. Я думал, он обидится или будет спорить. Нет,
он блаженно бросил руль и улыбнулся одной из своих самых жизнелюбивых
улыбок:
Не важен результат, важен процесс, сказал он и подмигнул мне своим
бесовским глазом. Если будет интересный вечер в ЦДЛ, позвони!
Хорошо, сказал я, и мы распрощались.
Если иначе не получается, пусть хоть так, пусть хоть Борзов будет
счастлив, утешал я себя мысленно, входя в клуб.
...Директриса провела меня за сцену. Оказывается, вечер уже начался. Но
сейчас выступал популярный певец. Скрежещущий грохот рок-музыки вонзился в
меня, как тысячи ржавых стрел. Бесскорлупные яйца каким-то образом
соединились с этой музыкальной скорлупой, лишенной мелодической мякоти, и
мне стало совсем муторно.
За внутренним занавесом было видно полсцены. Певец иногда выбегал на
открытую сторону, брякался на колени с микрофоном в руке, ложился на спину,
быстро-быстро сучил ногами и пел. Музыка грохотала, зал выражал буйный
восторг. Господи, подумал я, дай пережить это, и я больше никогда, никогда
не буду обходить людей, ждущих машину впереди меня.
Десяток поэтов сидели за сценой перед низеньким столиком, уставленным
чашечками кофе и бутылками, с минеральной водой. Они оглядывали меня с
некоторой тусклой неприязнью. Хотелось думать, что имелась в виду не моя
сущность, а угрожающее количество выступающих. Я подсел к ним. Председатель
вечера, тоже поэт, мельком, но нехорошо, взглянул на мою папку и произнес:
Ребята, много иностранных студентов. Поаккуратней выбирайте стихи.
И вдруг уставился на мою папку скорбным взглядом, словно стараясь
проникнуть в ее содержимое и воздействовать на него в смягчающем смысле.
Ужасно неприятный взгляд: смотрит и смотрит.
Наконец, под влиянием этого взгляда я почти интуитивно приоткрыл папку,
как бы показывая, что кобра оттуда не может выпрыгнуть на иностранных