"Фазиль Искандер. Море обаяния (рассказ)" - читать интересную книгу автора

студентов по причине отсутствия таковой. И он, наклонившись (хамский
наклон), действительно в нее заглянул, словно по внешнему виду рукописи
можно было определить степень ее ядовитости. И мы с ним на несколько секунд
застыли в немом диалоге.
"Кобра?"
"Уж".
"Кобра?"
"Уж! Уж!"
"Уж?!"
"Да, да!"
"Ну, не обязательно уж..."
И он в самом деле успокоился. Мы как бы договорились: раз я приоткрыл
папку, а он в нее заглянул, значит, все будет в порядке.
Все-таки это было нехорошо. А я еще с ним приятельствовал, прогуливался
по аллеям Дома творчества, неизвестно для чего коллекционируя россыпи его
афоризмов, правда, необычайно самобытных в своей глупости.
Однажды я выходил из нашего клуба, а он окликнул меня. Он сидел в
такси. Я не поленился подойти и поздороваться с ним. Я был весело настроен и
подумал, успеет ли он за те две-три секунды, пока мы здороваемся, выдать
какой-нибудь перл.
Я подошел к такси. Он, сидя на переднем сиденье, протянул мне руку в
окно, но только я хотел ее пожать, как он с ужасом отдернул ее.
Через порог не здороваются, сказал он и, выйдя из такси, поздоровался
со мной.
Я бы никогда не обнародовал эту сцену, если б не его заглядывание в
папку. Будет знать, как заглядывать в чужие папки.
Мы с поэтами договорились читать не более трех стихотворений,
независимо от аплодисментов. Оговорили также, чтобы под видом крупного
стихотворения никто бы не вздумал выступать с поэмой. Только миниатюристу
позволили не ограничиваться тремя стихотворениями, не указав, сколько именно
ему можно читать. И поплатились за свою либеральную неряшливость. Он этим
воспользовался и прочел штук сто своих миниатюр, черт бы его забрал! Все
надо заранее оговаривать.
Певец все еще пел. Наконец, он сделал сальто, приземлился на
приоткрытой половине сиены, швырнул кому-то микрофон и удалился, догоняемый
морем рукоплесканий.
Мы вышли на сцену. Молодежь нас хорошо принимала. Даже миниатюриста.
Прочитав очередную миниатюру, он блудливо на нас оглядывался, напоминая
взглядами, что он не нарушил слова, что количество миниатюр не было
оговорено.
Нашего ведущего тоже неплохо встречали. Если я скажу, что, в отличие от
певца, который бедность голоса великолепно восполнял богатством
телодвижений, он, ведущий, отсутствие мысли отлично восполнял мощью голоса,
читатель решит, что я продолжаю мстить. Поэтому промолчу.
Отчитавшись и насладившись рукоплесканиями, он оглядел аудиторию и
вдруг произнес:
Я вижу, в зале присутствует наш замечательный испанский поэт Мануэль
Родригес! Попросим его по читать стихи!
Буря, буря аплодисментов! Знакомая сухощавая фигура со смущенной
улыбкой на лице уже выбиралась из рядов. Я вспомнил, что несколько раз в