"Фазиль Искандер. Звезды и люди (Рассказы 1999)" - читать интересную книгу автора

- Сафар, ты меня узнаешь? - спросил Бата.
- Нет, - твердо сказал Сафар, и его теперь склеротический взгляд
казался еще более надменным.
- Приглядись как следует, Сафар! - терпеливо напомнил ему Бата. Теперь
он знал: дичь никуда не уйдет.
Сафар долго на него смотрел честным склеротическим взглядом, но так и
не узнал. Окружающие что-то почувствовали и стали прислушиваться к ним.
- Нет, не узнаю, - повторял Сафар, начиная ощущать какую-то опасность,
но решив, что правильней будет настаивать на своих словах. Ему бы до конца
придерживаться этой версии, но он не выдержал.
- Я твой молочный брат Бата, - напомнил Бата, спокойно продолжая
выжидать. Сафар, бледнея, узнал его наконец. Возможно, как юрист, он
надеялся на прощение за давностью лет. Но он как-то позабыл, что Бата далек
от таких понятий.
- Узнаю тебя, Бата, - сказал он примирительно и вдруг с необыкновенной
ясностью припомнил свой далекий приезд к нему, когда Бата с непостижимой
быстротой вошел на кухню с прирезанным козленком. И он сжался в предчувствии
взрыва от соприкосновения невероятного терпения и немыслимой быстроты.
Однако он все еще пытался барахтаться...
- ...Но ведь с тех пор прошло столько времени, - напомнил он, - мир
перевернулся, а ты вспомнил о своем слове...
- Мир перевернулся как раз в ту ночь, - ответил Бата и, выхватив
кинжал, традиционно висевший на поясе, с такой силой вонзил его в Сафара,
что острие кинжала, пробив тело, на два пальца вошло в деревянную стену.
Бату арестовали. На все вопросы следователя он отвечал спокойно и
вразумительно:
- Сафар сделал черное дело. Я его не убил на месте, потому что между
нами было молоко моей матери. Но я его предупредил, что отныне мы не можем
никогда сидеть под одной крышей. Пришел на пиршество, скажем, поозирайся
если меня нет, спокойно ешь и пей. Но если я там, встань под любым предлогом
и уйди. Я тебя не трону. А здесь мы уже выпили по три стакана, да и тамада
на редкость говорливым оказался. А Сафар в мою сторону даже не взглянул. Я
ему назначил такую тюрьму, а он, оказывается, пытался бежать из моей тюрьмы.
Вы же убиваете людей, если они пытаются бежать из вашей тюрьмы? Вот и я его
убил.
- Говорят, ты упорно дознавался, узнает он тебя или нет?
поинтересовался следователь. - Зачем это тебе надо было?
- Если б он меня не узнал, - отвечал Бата, - значит, это уже не
человек, а чучело. Вонзать кинжал в чучело - смешить людей. Я бы мог только
плюнуть в него и отойти. Но он узнал меня и побледнел, значит, я имел право
добраться своим кинжалом до его злодейской души. И добрался. А теперь вы
судите меня, как хотите...
И тут вдруг суровый горец расплакался, стыдясь своих слез и стараясь
скрыть их от следователя. Но не сумел скрыть. Стыд за слезы оказался сильней
стыда за причину слез.
- Моя старушка, - сказал он, всхлипывая, - умерла в прошлом году...
Прожить бы ей год еще, и она узнала бы, что я не пощадил ее осквернителя. Но
Бог не дал...
Бату судили и дали ему всего четыре года. Судья приплел входящие в ту
пору в моду слова о классовой ненависти, но его мало кто понял. Во всяком