"Дэниел Истерман. Ночь Седьмой тьмы " - читать интересную книгу автора

отсутствии. На полке их стояло около дюжины, все с яркими надписями красным
маркером, оставленными неловкой гаитянской рукой Филиуса. Тринадцатый канал
этим летом проводил показ современных французских фильмов. Она пробежала
глазами по названиям: "Les Ripoux" Клода Зиди - он знал, что ей хотелось
иметь этот фильм; "Coup de Torchon" Тавернье, снятый в Америке, - это может
подождать; "Дива"; "Подземка"; "Бетти Блю". Да, "Бетти Блю" - это как раз
то, что нужно.
Она вставила кассету в видеомагнитофон и включила телевизор. Образы
заполнили экран. Беатрис Даль и Жан-Хьюг Англан в любовной сцене. Анжелина
расслабилась. Она поуютнее устроилась в кресле, глубоко зарывшись в
подушки, в темный, беспорядочный мир Бетти и Зорга. Она знала, чем все
кончится - безумием и быстрой смертью, бессильно бьющимися о жалость
любовника, но до этого существовала надежда определенного рода. Дорожную
грязь смывало с нее и уносило прочь. Африку смывало прочь. Рика и его
дельфинье тело в потеках пота смывало прочь. Вздыхая, она отправляла
холодное мороженое в рот, ложку за ложкой.
Вдруг изображение затрепетало и стало зернистым. Несколько
перекошенных кадров проскочило, затем картинка пошла рябью. Анжелина
сердито подалась вперед. Она забыла сказать Филиусу об этой неполадке,
забыла попросить его отнести видеомагнитофон в мастерскую на Фултон, чтобы
его починили.
Недели за две до их отъезда аппарат начал фокусничать. Во время
записи, иногда в течение целых десяти минут кряду, он вдруг перескакивал с
записи на воспроизведение, оставляя пробелы в середине фильмов - участки
мелкой ряби на новых кассетах, куски старой записи на уже использованных.
Словно снимал слой за слоем на ваших глазах.
Она потянулась за пультом дистанционного управления, но в этот момент
экран начал проясняться. Медленно изображение опять стало четким. Но это не
было "Бетти Блю". Любопытно. Анжелина помнила, что оставляла Филиусу чистые
кассеты. Должно быть, он сначала записал на этой что-то другое, а уже
потом - "Бетти Блю".
Звука не было, только чуть слышное шипение ленты. Качество записи было
плохим, освещение - никудышным. Огромные тени резко контрастировали с
пятнами яркого света, жесткими и четко прорисованными, как будто кто-то
упражнялся к экспрессионизме. По крошечному экрану словно при замедленном
воспроизведении двигались темные фигуры, похожие на черепах, плавающих в
зеленом море, или на тяжелых, неповоротливых рыб в мутной, стоялой воде за
стеклом аквариума, не замечающих глаза ручной видеокамеры. Звук не
появлялся. Изображение подрагивало, тьма в обрамлении света, свет в
обрамлении тьмы, гротескные фигуры двигались, замирали в нерешительности,
неподвижные, как камни.
Анжелина смотрела, завороженная. Ее глаза не могли оторваться от
экрана. В длинном ряду, вытянувшемся полукругом, мужчины и женщины сидели с
прямыми спинами в высоких креслах. Ей казалось, что они смотрят на нее из
глубины серых теней. Свет ложился на их лица, дрожал, снова растворялся, но
они не шевелились. Как статуи, они сидели совершенно неподвижно; лица их
были лишены всякого выражения, цвет и оживление словно вытекли из них по
капле. Некоторые из сидевших были черными, некоторые - белыми, однако
что-то в этих лицах выходило за грань расовых различий. Что-то, что
Анжелине не нравилось.