"Дарья Истомина. Леди-босс " - читать интересную книгу автора

В этот день я из бездомной девицы Лизки Басаргиной превратилась в
Елизавету Юрьевну Туманскую, законную супругу Сим-Сима. Нас бракосочетали
в то утро втихаря в загсе моего родного городка, и я притащила Сим-Сима со
товарищи в Гашину деревню, потому что близких родичей у меня не осталось,
а Гаша для меня все равно что родная. Кто-то же должен был разделить мое
счастье?
Что-то всплывало потом, темное и нехорошее. Я вроде догадывалась
что... Но что-то там, в глубине моей души или под раскалывавшейся
черепушкой, словно запрещало мне об этом думать и вспоминать, и я
подчинилась этому запрету.
Когда это было? И что это нынче - просто оттепель или зима уже
закончилась и это ранняя весна?
Но тут опять всплыло самое главное - как я выгляжу? Я уставилась в
свое отражение в оконном стекле, трогая кончиками пальцев впавшие щеки и
корку на растрескавшихся губах, но ничего толком не разглядела. Увидела
глазищи в пол-лица, будто проваленные в темень, и голову без волос,
маленькую, как латунный набалдашник на кровати Панкратыча.
И тут ужасно, до писка в утробе, до беззвучного стона каждой клеточки
моего тела, мне захотелось есть. Не просто есть - вгрызаться, всасывать,
глотать, жевать, рвать клыками!..
Я поднималась из голодной спячки, как из берлоги отзимовавшая
медведица, на которой облезшая и свалявшаяся шкура висит, как тряпье. Мне
стало все равно, как я выгляжу: я очень хотела жрать!
Как была, в ночной рубашке, босая, я двинулась на поиски съестного.
Кухонное царство у нас было в цокольном этаже, где, кроме кухни, была
буфетная и небольшая столовка для обслуги, куда демократично заруливали и
мы с Сим-Симом, чтобы в отсутствие гостей не тратить времени на обеденные
церемонии.
Выйдя в коридор, я заметила, что дверь в комнату, вернее, в кладовку,
где хранилось постельное белье, скатерти и прочее, открыта и там горит
свет. Я заглянула и увидела, не без удивления, Гашу! Она спала в невысоком
кресле, откинув голову и вытянув ноги в чулках домашней вязки. Она была в
платье и теплой кацавейке. Ее руки, в темных набухших венах, устало лежали
на коленях. Во сне лицо ее в глубоких морщинах будто выцвело до костяной
блеклости, и было ясно, что моя нянька, кормилица, моя советчица
безнадежно стара и с этим ничего уже не поделаешь.
Вызвал кто ее из дальней деревни Плетенихи или она приехала сама по
себе (она всегда чувствовала, когда мне хреново), я, конечно, не знала.
На гладильной доске были разложены пучки трав и кореньев, какие-то
пузырьки и баночки с настоями, на полу стояла большая плетеная корзина с
сеном, не пересохшим по-зимнему, а зеленовато-свежим, с соцветиями. Я
поняла, отчего и в спальне пахло мятой и еще чем-то свежим, радостным. Это
она набивала холщовую наволочку ароматными травами и сеном.
Когда лет в двенадцать мои гормончики врубились, у меня начались
сложные взаимоотношения с луной. В полнолуние кто-то или что-то поднимало
меня с постели и заставляло бродить по дому. Я проделывала эти путешествия
с широко открытыми глазами, но не просыпаясь. Поначалу и Панкратыч, и
Гаша, не вмешиваясь, следили за тем, как я курсирую по всем комнатам,
потому что я всегда благополучно возвращалась к себе. Но, когда Панкратыч
снял меня с крыши дровяного сарая, а позже отловил на самом краю обрыва