"Дарья Истомина. Торговка " - читать интересную книгу автора

территории отставного полковника авиации Антона Никаноровича Корноухова.
Здесь никого не обижают. По крайней мере, без причин... Я, конечно, с усами,
но, смею вас уверить, вовсе еще не козел... И вообще, в этом доме не орут.
Во всяком случае, без серьезных оснований!
Он гудел в усы усмешливо-сердито, и она вдруг начала краснеть. Батя-то
у меня еще очень даже ничего! Кажется, только теперь до этой женщины дошло,
что она не успела ни накраситься, ни приодеться и выглядит не лучше
растрепанного огородного чучела. Она поправила парик, пытаясь затолкать под
него темно-рыжие пряди, пригладила машинально пальцами бровки, плотнее
запахнулась в плащ и проговорила уже почти тихо:
- Вы, кажется, отец? А я мать... Знаете, какие нынче времена! А она у
меня одна... Прошу прощения...
- Пошли, мам, - взмолилась Рагозина-младшая. - Я тебе все объясню...
Катька ожидающе глянула на меня, я спохватилась, метнулась в свою
комнату, выволокла из заначки деньги за вазу. По-моему, Рагозина-старшая уже
была не прочь принять приглашение к столу, но Катерина топталась у дверей, я
ей втихаря сунула деньги, и они ушли.
Мыть посуду отец мне не позволил, проворчал:
- Давай на боковую, доча. На тебе лица нет. Напахалась сегодня...
Я оттащила вазу к себе, поставила на подзеркальник, щелкнула дракончика
по носу и сказала:
- Привыкай. Теперь ты мой!
Конечно, в тот вечер я не могла предполагать, что вместе с этой самой
Катенькой и ее мамашей в мою жизнь вошло нечто, что называют судьбой. И что
их появление не просто чревато переменами, но перевернет и поставит все
вверх дном. Но, тем не менее, заснуть я не могла долго.
Я не думала, что меня может садануть так основательно и остро, под
самое сердце, не злость уже, нет, - скорее тоскливая и нелепая зависть. Эта
гусыня бесстрашно и мгновенно прилетела выручать свое чадо из совершенно
невинной ситуации, тряслась над своей дочечкой, вылизывала ее и готова была
на все, чтобы Катеньку никто не обидел. А если не ехидничать, то никакая она
не гусыня, а весьма милая женщина с энергией атомной бомбы средней мощности,
стремительная и импульсивная. Но это все не важно. А важно то, что она мать,
мама и этого факта не забывает ни на секунду. А моей Долли Федоровне уже
давным-давно глубоко начхать, чем я дышу, как живу и чего хочу на этом
свете.
С имечком моей мамочке не очень повезло. Ее патриотично-партийные
родители, из лекторов общества "Знание", с полвека назад назвали дочку в
честь легендарной испанской революционерки, пламенной Пасионарии Долорес
Ибаррури. Долорес, значит, Федоровна. Смех просто!
Полина когда-то называла ее Дуся, но вообще-то охотнее всего, насколько
я могу вспомнить, она откликалась на Долли. Правда, вспоминала я об этом
очень редко. И времена, когда она жила под нашей крышей, помнила смутно и
зыбко. Иногда мне казалось, что ее вообще у меня никогда не было.
Сон все не шел, болели плечи и спина, сожженные на солнце в вишеннике у
Полины. Я повертелась и побрела в кухню.
На плите в латунном тазу побулькивало варенье, посуда была вымыта, а
мой Никанорыч спал за столом, уткнувшись лбом в кулаки. Рядом стояла модель
аэроплана "Фарман-30" времен Первой мировой войны, которую он строил вторую
неделю. В полметра длиной, обтянутая по фюзеляжу желтой тканью, которую он