"Дарья Истомина. Торговка " - читать интересную книгу автора

ногтей, может уложить к своим ногам любого мужика в два счета, чем успешно и
занимается, едва встав с горшка. Перед ней не устоял даже настоящий негр -
дипломат из очень далеких тропиков; увы, женатый автогонщик, выигравший на
своем грузовике гонку Париж - Дакар (эту передачу я видела по ТВ), и артист
Михаил Козаков, которому она гордо отказала, из-за чего он немедленно уехал
в Израиль. Козакова я действительно один раз видела возле Дома кино, он был
не по-экранному староватый, лысый и грустный, вышел из здания с чемоданчиком
и выпил минеральной воды со столика, выставленного под торговый зонт на
тротуар. Я трижды обошла его, сделала "глаз-кокет", но тут подъехала "Волга"
и артист отбыл в неизвестном направлении.
В общем, я плела одноклассницам невесть что только потому, что мне
стыдно было признаться, что в отличие от большинства из них я и близко еще к
себе не подпускала ни одного из парней и в этом плане была подкована только
теоретически и телевизионно.
Тот день я прошаталась в своем новом красном платье по Арбату почти до
темноты, слушала каких-то самодеятельных косматых гитаристов близ
"Вахтанговки", что-то ела, что-то пила, беспрерывно отшивала желающих
установить более плотные контакты, смылась от какой-то перекрашенной тетки,
которая оплывала, как сливочное масло на солнце, прилепившись явно
лесбиянскими глазками к моим девичьим прелестям, и около часа ночи, чуть ли
не с последним поездом метро, добралась до дому.
Двор был совершенно безлюден, только возле нашего подъезда стояла
открытая машина Терлецкого, а сам Илья сидел в ней, положив голову на
баранку, и слушал приемник. Шла трансляция какого-то футбольного матча из
Англии, во всяком случае, комментатор бубнил что-то насчет "Манчестера" и
"Барселоны".
Ночь была тепла и приятно будоражила волосы ветерком. Мне было весело,
в новом наряде я сама себе нравилась, и жутко хотелось понравиться кому-то
еще. Позже-то до меня дошло, что я сама завела Терлецкого, потому что не
просто сказала: "Терлецкий, дай сигаретку, мои кончились...", но, прикурив
от автозажигалки, не ушла тотчас же домой, а присела на ступеньку, высоко
поддернув юбчонку и расставив ноги, и стала обмахиваться сумочкой, как
веером, поколыхивая полуоткрытыми грудками. Илья был свой, я знала его с
детства, мы постоянно сталкивались с ним в подъезде, но он меня, соплячку,
не видел в упор. Так что ничего страшного я от него не ожидала. Впрочем, я
вообще от него ничего не ожидала и только немного удивилась, что в такой
чудный вечер он один. Выкурила сигаретку, прикинула, что завтра тоже день
свободный и без тетки его надо провести не бездарно, а размотать
удовольствия на полную катушку и с утра двинуть на пляж в Серебряном, а
может, и на Истринское водохранилище смотаться. Я щелчком отправила окурок в
урну, зевнула и отправилась к лифту.
Кабину кто-то загнал на последний этаж, я терпеливо ждала ее и
оглянулась, только когда бухнула входная дверь. Терлецкий шел твердо,
смотрел куда-то над моей головой, и, когда мы вошли в лифт, я успела
сказать: "Нажми мне на седьмой..." И тут же задохнулась от того, что он
здоровенной, как лопата, рукой, твердой от гребли, сдавил меня за горло и
припечатал к стенке, а второй рванул изо всех сил подол платьишка. Сквозь
его сопение я услышала, как трещит и рвется материя. Страха еще не было, а
было только изумление и белая, бешеная ярость от того, что этот придурок
разодрал так идущее мне платье: Я не кричала. Мне все еще казалось, что