"Всеволод Иванов. Записки Полтинникова (журнал "Смена" 1990 г.)" - читать интересную книгу автора

Я рассказал. (Вспомнить все, чтобы не попасть впросак, когда приду к
бывшим любовницам. Но зачем приду? Раскаиваюсь. Нельзя ли чем помочь? Нет ли
в этом болезненного любопытства? И хорошо ли это?)
- Первую половину рассказа я понимаю,- сказал врач,- но вторая, так
сказать, гуманистическая, мне не ясна. (Вы себя чувствуете глубоко виноватым
и притом настолько, что не- способны уже обладать женщинами, превратившись в
импотента? Попробуйте. Я уверен, что поможет. Я бы не осмелился предложить
вам такой радикальный способ лечения. Сколько их, которых вы хотите видеть?
А, вы хотите главных, с которыми встречались часто, не считая проституток?
Пытайтесь. Возможность есть? Очень хорошо.)
Но не подумайте, что я гонюсь за половыми наслаждениями. Я давно уже не
испытываю вожделения, у меня его нет и не может быть. Но у меня чувство
мучительной вины перед женщинами. Я понимаю: глупо, не мог же я дать им
такое наслаждение, которого им не дал никто другой, и этим разбил их жизнь?
А что иное давал я им, кроме наслаждения?
Боюсь, ничего. Тогда зачем им помнить обо мне? Зачем им нужна моя
помощь? Да и в чем она может быть выражена? Денег у меня нет - не накопил,
разве что на переезды; значит, собирался ехать, раз копил? Да и вообще это
деньги небольшие - одеть двух-трех, и то в недорогую одежду, а люди ведь
больше, чем в одежде, нуждаются в квартире. Так моих денег, доложу вам, не
хватит на кооперативную квартиру, даже двухкомнатную, будь она мне
предложена.
Я живу в старом домишке возле Донского монастыря, неподалеку от
крематория.
Происхожу я из рабочей семьи, даже потомственной. Мой прадед работал на
Тульском оружейном заводе мастером - делал оружие, а дед переехал в Москву,
отец работал слесарем на Амо, а затем на автомобильном, теперь имени
Лихачева, до войны я тоже работал слесарем, затем ушел солдатом, и здесь, в
солдатском хору, у меня обнаружился голос, и сразу же после окончания войны
генерал-полковник, командующий армией, отправил меня учиться. Не забудь
прислать билет на премьеру, когда будешь петь в опере,- сказал он, когда я
пришел благодарить его. Я не забыл. Он пришел за кулисы и поздравлял меня.
Ранен я не был, хотя участвовал в отчаянных боях. Больше ранений я боялся
простуды: как бы не потерять голоса. Но и тут мне везло. Излагая свою
биографию, я испытываю некое затруднение. Вдруг да мои записки попадут в
руки добродетели, которая и глаза вытаращит, читая их: Рабочий класс не
может так поступать и так думать. Это извращение, декадентщина! Он выходец
из буржуазии. В том-то и дело, что не выходец. И, может быть, предвидя эти
возгласы, я и попал к психиатру?
Я тоже уважаю рабочий класс, знаю - там тоже есть всякие и в конце
концов те же люди. Но нам так долго вдалбливали, что рабочий класс особый,
что он преисполнен семейных доблестей, патриот - словом, ангел,- что мы
глубоко поверили в это. Да, патриоты; Да, мужественно умирали. Да... но в
сталинские-то времена некоторые работнички, применявшие пытки средневековья,
тоже ведь были из рабочего класса? И небось наслаждались этими изысками, и
небось были крайне удивлены, когда их за эти изыски поставили к стенке.
Могут, конечно, сказать, что начитался декадентских книжек. Где мне их
взять? Я даже, если уж говорить откровенно, толком не знаю, что такое
декадент. Читал я Л. Толстого, Бальзака, Тургенева, Горького, современных
писателей. Если я в чем-либо виноват, винить тут некого.