"Всеволод Иванов. Сизиф, сын Эола (фантастический рассказ) " - читать интересную книгу автора

зубами, как козы, чтобы продлить удовольствие и чтобы обдумать
положение, перевел свой взор на обнаженные и сверкающие скалы, куда
ему следует подняться. "А не пойти ли мне по Скиронской дороге? -
подумал он. - Значит, вернуться? Но разве может вернуться солдат,
только что хваставший, как он влезал на скалистые крепости Ирана?
Стыдно будет солдату Великого!"
И он начал припоминать Альмийскую тропу, по которой впервые
поднимался лет тридцать назад, а то и более. Он сидел на плече у дяди.
Дядя был молод, могуч. Пахло маслом от его длинных, плотных волос,
хитон его был мокрый, и ребенок осторожно дотрагивался до покатого его
плеча. Дядя с шутливой строгостью глядел на ребенка и совал ему кусок
лепешки, от которой пахло дымом и оливковым маслом. Ни одного дурного
слова не слышно было тогда об Альмийской тропе, а того менее о
нещадном сыне Эола.
"Почему - нещадном? Откуда - нещадном? Кто надел на него это слово
- карательное, причиняющее сильную боль и заставляющее повиноваться,
как строгий собачий ошейник? Кто, клянусь собакой и гусем?!"
Он остановился, положил вооружение на камень и нетерпеливо
поглядел вниз.
Он уже достаточно много прошел по тропе Альми. Он узнавал ее,
несмотря на то, что она заросла и след ее отыскивался с напряженной
чуткостью.
Селение внизу слилось с оливковыми деревьями и виноградниками.
Долина приобрела цвет дикого, неотесанного камня. Непомерно сильное
желание - уйти возможно выше - осуществилось. Он был один среди камней
- несокрушимых, негибнущих, вечных. И нетленная, вечная тишина была
вокруг него.
Но - не в нем! В нем по-прежнему торопливо росло чувство грядущего
зла, которого избежать невозможно, как и невозможно терпеть.
Солдат, словно конь, что от нетерпения бьет копытом, ударил ногой
несколько раз о землю. Он задел камень, на который положил оружие.
Звякнул меч. Он привязал меч к поясу, а остальное вооружение сложил в
мешок и мешок этот плотно укрепил на спине.
Идти легче. Он шагал и думал, что нетерпение, как правильно
говорят мудрые, сродни опрометчивости. Идти бы ему по Скиронской
дороге! Пристал бы к какому-нибудь каравану и рассказывал бы купцам о
способах, которыми он красил восточным властителям тонкие и запашистые
одежды. Купцы смотрели бы на него с волнением, радовались бы, что у
них такой защитник и попутчик, а вечером угостили бы его жирным и
большим куском баранины. И в ночном мраке, у пламени костра, он бы
чувствовал себя, словно днем на площади.
А здесь и днем он чувствует тревогу, словно над ним повисла ночная
дуга. Вот он вспоминает о красках, и ему приходит в голову: "Ну какой
же ты окрашиватель в пурпур?" Подходя к Коринфу, он не пожалел
щепоточку драгоценного пурпура, три порошка которого купил на
последние деньги. Он развел эту щепоточку и окрасил крошечный кусок
ткани, оторванный от четырехугольного наплечника, который носил на
левом плече. Волосы на руках окрасились в кроваво-красный цвет, а
ткань неожиданно превратилась в пемзово-серую. "Что же, не тот рецепт
окраски дали ему мастера в Тире? Напрасно заплатил он им драхмы?.."