"Всеволод Иванов. 16-е наслаждение эмира (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

всех стран: от Индии до белокурой страны, в которой мужчины ходят в длинных
чулках, как пастухи, а шляпы их похожи на печные трубы.
Мы, народ, желали свержения эмира; мы хотели иметь младобухарскую
партию, которая б достойно управляла страной, я был одним из ничтожных
звеньев этой партии, что как цепь обвилась вокруг трона эмира. В один из
тенистых дней, когда эмир услаждал свой слух граммофоном, в котором был даже
спрятан голос слона,- слуги и палачи эмира схватили нас и кинули в темницы,
в погреба под дворцом.
У эмира по-прежнему гремел граммофон, и розовые бёдра его рабынь,
умащённые прекрасными благовониями "Ралле", вились вокруг него, а кровь
праздно лежала в нём, как седло на издохшей лошади. Наш же слух потрясали
писки крыс, и наши казематы до колен наполняла вода. От сырости кожа и мясо
сползали с наших костей и с тоски мы могли различать по писку: радуются или
грустят крысы. Ненависть разрывала наши сердца: мы стонали, требуя смерти.
Крысы грызли наше мясо, но ненависть заглушала нашу боль. Ещё б немного - и
стены дворца упали, не выдержав стонов нашей ненависти, но в те дни войска
великого Фрунзе были поблизости, и аэропланы, проносясь над Бухарой, кидали
бомбы, и бомбы разрывались и кричали о свободе. И тогда эмир бежал, и народ
вошёл в наши темницы и вынес нас на руках, так как ноги наши привыкли
преодолевать течение воды и двигались мы медленно, а народ требовал радости.
Народ плакал, кричал нам "ура" и тут же про нас сочинили первую песню, и
певцы в тот же день исполняли её на всех базарах страны вместе с вестями о
бегстве эмира. Народ кричал "ура" и спрашивал, что мы хотим, и мы отвечали,
что желаем залечить раны, чтобы гнаться за эмиром, и про нас сочинили вторую
песню и на другой день на всех базарах страны её пели вместе с вестями о
поисках эмира, бежавшего в Афганистан. Народ кричал: "Идите отдыхать и
залечивать свои раны", и он нам дал для пути по коню текинской породы из
конюшен эмира, по халату и по жене из гарема, ибо куда же девать этих жён,
как не для подарков? Я не хотел обижать добрый народ и кинул подарки и
бёдра, умащённые благовониями "Ралле", поперёк седла. Мне досталось по счёту
Шестнадцатое Наслаждение эмира, оно было из Франкской земли - (ты мог
осудить его недостатки и воспевать его достоинства). Главная погрешность,
друг мой, в войне - это полагаться на примирившегося неприятеля,- поэтому я
два года не притрагивался к Шестнадцатому Наслаждению эмира, но "женщина,
как бумага,- подумал я однажды,- белое поле: кто его посеет, тот его и
разумеет". Так на мгновенье подумал я... а теперь она говорит мне, когда я
предлагаю ей вернуться в её страну: "Я не верю, что существуют железные
дороги и по ним можно ехать во Франкскую страну. Ваши мужчины приходят ко
мне такие голодные, будто женщины вашей страны вымерли. Если все вы так
голодны и так не устроили своё хозяйство,- мне и пятидесяти вёрст не
проехать по вашей стране".
Меня зовут, друг мой, Сеид-Раджаб, я занят до того, что мне некогда
брить голову, и где мне убеждать женщину, я говорю ей: "Придёт европеец, и
ты поверишь ему, если не хочешь верить путникам Азии". И вот ты, инструктор,
молодой и быстрый, как текинский конь, ты - европеец, ты убедил ли её
возвратиться во Франкскую страну - и не позорить моего дома своим
пребыванием?"

IV