"Всеволод Иванов. Правдивая история о проводнике Мешади Фару Абас оглы" - читать интересную книгу автора

и по городу ходили солдаты в юбках, уже Мешади чувствовал старость, и
заработки его уменьшились, а он гордо верил, что уменьшились от войн, а не
от его старости. Тогда он стал подумывать о белобрысом генеральском сыне и,
когда однажды какие-то солдаты занимали город и в горах играли пулеметы,
Мешади прочёл приказ о запрещении охоты в горах, и приказ тот был подписан
полным именем генеральского белокурого сына. И Мешади затосковал, взял ружьё
и пошёл в горы. Там он увидал куропатку, а может, и не видал куропатки, но
он выстрелил, его окружили три солдата и привели к белобрысому человеку,
подписавшему приказ. Белокурый человек свёл свои чёрные брови.
- Ты,- сказал он,- старый дурак, читал приказ и знаешь, что в горах
нельзя стрелять. Мне бы надо тебя повесить, или, по крайней мере, пустить
тебе пулю в глупый твой рот, который ты скалишь, как собака, но я добр и
приказываю тебя выпороть.
Что мог сказать Мешади против такой речи? Он гордо снял штаны и сказал:
- Пори.
И, приняв узаконенное количество нагаек, поднявшись, молвил,- я всегда
не верил в сыновью благодарность. Но он был по-прежнему весел и знал, что
счастье ветренно и никогда не уйдёт от Мешади, и оно, точно, не ушло. Опять
в горах заиграли пулеметы и город заняли солдаты, расклеивавшие приказы, и
вот, когда на море был шторм и волны мыли корни кипарисов, растущих по
берегу, и Мешади сидел под этими деревьями и со скуки считал волны и
насчитал их тринадцать тысяч, к нему подошёл человек и сказал растроганным
голосом: "Отец, узнаёшь ли ты меня?". Мешади гордо посмотрел на него и
ответил: "Кажется, я узнаю тебя! Разве умирающий генерал сказал тебе, кто
твой отец?" "Да,- ответил оборванный человек,- он мне сказал про настоящего
моего отца и умер, и я накрыл его знаменем и, продав его серебряный
портсигар, приехал к тебе". "Всё это очень хорошо,- сказал своему сыну
Мешади и крепко, с присущим ему достоинством, обнял его,- но моё ремесло
стало столь же убыточно, как и ремесло генерала, и я уже стал стар, и только
сижу на берегу и смотрю, как купаются женщины, и у меня нет охоты уйти с
ними в горы".
И тогда он стал рассказывать про былые времена и сказал, что вот он
смотрел шторм и насчитал тринадцать тысяч волн, но сам он был несчётнее
шторма,- и сын подивовался на его рассказы и захотел увидать горные
тропинки. Весёлый Мешади показал ему все горные тропинки и ту скалу, куда
никак не могла доехать генеральская жена, и вот сын его сделался
проводником.
Мешади смотрел на сына и сын смотрел на Мешади, и по вечерам они
говорили о войне, когда им нужно бы было говорить совсем о другом. Мешади
видел, что вновь приехали толстые женщины к морю и вновь захотели в горы,
как это и было раньше, и каждой из них необходима была скала, одновременно
похожая и на рубин и на изумруд. Сын Мешади,- к чему человечеству знать его
позорное имя,- водил их в горы, и вот у него уже была и черкеска, и белая
папаха, и скоро должен бы появиться конь,- но женщины, возвращающиеся с гор,
имели такие же голодные глаза, как и перед тем, чтоб туда идти, и Мешади
стал вместо войны напоминать сыну о штормах и своей молодости, и тот говорил
ему: "Хорошо" - но ничего хорошего не мог заметить в глазах женщин весёлый и
мудрый Мешади. И тогда он сделал так. Когда однажды сын повёл в горы
тоскующее по тихому беспорядку человечество, то Мешади шёл рядом с ними,
тропами, скрытыми для всех, кроме его, Мешади, гордых и весёлых глаз. Он шёл