"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу авторастены своей мазанки и глядя через реку на тускнеющие зареченские дали.
- Об чем ты это, пап? - спросил у Демидова восьмилетний приемный сын Гринька, заходя во двор. Посиневшими руками он держал облезлый школьный портфель. - Кто врет? - Туман-то! - кивнул Демидов в сторону Оби. - Ишь шельма. Гринька шмыгнул носом, потер под ним пальцем, подумал. - А как он врет? - Ну - грозит. Не чуешь? Они еще помолчали. Гринька - маленький, в огромной отцовской фуражке, в новой суконной тужурке, купленной только нынче перед школой в сельмаге. Демидов - сухой, тощий, угловатый какой-то, нескладный - остро торчали выставленные далеко вперед его колени, из-под толстой телогрейки остро выдавались плечи. Лет ему было уже за шестьдесят, он получал пенсию, но стариком назвать его было нельзя. Лицо он, хоть и редко, брил, вот и сегодня побрился, и крепкие, совсем не дряблые щеки поблескивали в неярком свете угасающего дня. - Чую, - сказал Гринька. - Чем густее туман к вечеру, тем утренник крепче будет. Ты всегда так говоришь. - Это так. А еще что чуешь? - Боле ничего. - А ты замри. Замри и слушай. Ну, чего слышишь? Гринька, старательно наморщив лоб, постоял без движения. - Ничего. Пес какой-то лает. - Балда. Сучка это лает. Бригадира Митрофана. Еще? - Вроде на задах грузовик проехал. Девчонки где-то, кажись, пищат. - Их там много хохочет, девок-то, - уточнил Гринька. - И Клавка там. Там она. А сейчас гармонея Леньки-тракториста запиликает. Дурак он, Ленька, гармонь у него дорогая, вся блестит, как в изморози, а играть не умеет. Так, будто лесину сырую пилит.... Так-то он парень ничего, и чуб ладный. Вскоре действительно донеслись тусклые, почти совсем задавленные расстоянием, нескладные звуки гармошки. - Ну вот. А он - грозит, - опять кивнул за реку, в сторону надвигающегося тумана, Демидов. - А что ему грозить? - все так же непонимающе спросил Гринька. - И кому? И как это он может грозить? - Балбес! - глаза Демидова сердито блеснули. - Ступай домой. Там картошки для тебя сварены. На подоконнике в крынке молоко... А я посижу тута еще. - Пап, ты только в магазин к Марьке Макшеевой не ходи, - попросил Гринька, как просила всегда Надежда, неродная Гринькина сестра, вот уже два года работающая в Маршанихе на лесоустроительной станции. И так же, как сестра, прибавил: - Не пей ты, пап, эту проклятую водку. - Сгинь, чтоб тя! - прикрикнул Демидов. - Сказано - тут посижу. Никуда не пойду. Гринька ушел и, ужиная в одиночестве, думал, что отец, как всегда, беспременно пойдет в магазин, едва мигнет "волчье око" (так называл сам отец, а за ним и вся деревня, светящееся по вечерам низкое оконце в доме Марии Макшеевой, через которое она продавала водку "без сдачи", что у нее |
|
|