"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

При этих словах Ленька-тракторист, давно стригущий посерьезневшими
глазами то Макшеева, то Демидова, явно пытаясь разгадать, что же произошло
между этими людьми, и, может быть, догадываясь даже о чем-то, еще раз сквозь
прищуренные веки пристально поглядел на Демидова и повернулся к Клавке:
- Ну, пойдем отсюда, - и взял девушку за руку.
- Дурак! Вот дурак! - проговорила Клавка осуждающе в сторону
Макшеева. - Сумка была ведь почти новая, кожаная. Рублей двадцать, однако,
стоит.
- Ага... Сумку жалко, - сказал Демидов.

13

Опять зарядили дожди над дубровинской тайгой, лес стоял мокрый и
унылый. Катила и катила Обь бесконечные и бесшумные волны, но, если
поднимался ветер, река вскипала от злости и, раскачавшись, била и била в
каменистые берега всей своей тяжестью.
За остаток лета и за всю осень Демидов не видел Макшеева ни разу. Тот
будто сквозь землю провалился.
Жена его, Мария, тоже начала вдруг сохнуть, как и сам Макшеев, стареть
прямо на виду. Щеки ее поблекли и смялись, за прилавком она стояла
растрепанная, с вечно распухшими глазами, - видно, она часто и много
плакала.
- Взяла бы ты себя в руки, Марька, - сказал ей однажды Демидов. -
Смотреть на тебя тошно.
- Что ты сделал, паразит такой, с Денисом моим?! Что сделал! -
истерично закричала она.
Павел торопливо ушел из магазина.
Когда расхлябанная дождями земля начала от утренних заморозков
костенеть, а с неба нет-нет да просыпались снежинки, Мария заявилась вдруг к
Павлу домой, прислонилась к дверному косяку, зажала лицо платком и опять
произнесла сквозь слезы, как в магазине:
- Что ты сделал с Денисом моим? Что сделал?
- Погоди, - проговорил Павел. - Сядь, что ли, проходи...
Он усадил ее возле стола, она немного успокоилась, всхлипывала только
время от времени и глядела тоскливо в окно, постаревшая, неприглядная.
- Что с ним, с Денисием? - тихо спросил Павел.
- Что... Лежит в дому, как барсук в норе, который месяц на улицу не
выходит... Ворочается, будто жжет у него все внутри. Зубами скрежещет по
ночам - страшно прямо... Пить начал вот. Ты бросил, а он начал.
- А его и жжет, Мария... Собственное паскудство мучает его теперь,
сжигает.
- Я знаю, - вздохнула женщина. - Как он тебя костерит, напившись-то! По
косточкам разламывает. Взял, орет, человечье превосходство надо мной,
думает? Ишь - простил мне все, из реки выволок и денег не принял за
спасение. Ишь - тебя ремнем отхлестал! Благородный какой...
- Я вот все думаю, Мария... Он - ладно. Я теперь не удивляюсь, что он
прислал тогда тебя ко мне в сторожку. А ты сама-то как на такое... на это
решилась?
- Ты полегче чего спросил бы! - воскликнула она. - Дура, битком набитая
дура я... - И, захлебываясь хлынувшими опять слезами, продолжала: - Ты еще