"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

жутким.
Постояв так несколько мгновений, шагнула к молчаливой толпе, люди
раздвинулись, и она прошла сделавшимся проходом, увела Мишуху во мрак.
Когда они скрылись, дед Андрон вздохнул облегченно:
- Ну и слава тебе, господи.
Но бабы и старухи, ошеломленные небывалым убийством, странности в его
словах не заметили.

* * *

Так случилось, что с самого начала войны на руках у Кати Афанасьевой
оказалось шестеро. Старшему из них, Мишухе, шел тогда одиннадцатый,
остальные мал мала меньше - Захару шесть, Кольке пять, Игнатию три, Зойке с
Донькой по два годика. А самой-то ей только-только исполнилось двадцать.
Мишуха, Николай и Зойка - ее братья и сестра. Остальные трое были
детьми Степана Тихомилова, ушедшего на фронт сразу же по объявлению первой
мобилизации, в июне сорок первого.
Недели три назад заболела вдруг Донька, взялась вся огнем, в
беспамятстве заметалась на рваной и тощей подстилке. Даже под больного
ребенка постелить чего помягче, кроме облезлого, никуда уже не годного
полушубка, не нашлось - за страшные военные годы все было продано и прожито
с этой плачущей, ползающей и бегающей по избе оравой, вечно просящей есть,
есть, есть. Нынешней осенью, едва посыпалась на окостеневшую землю снежная
крупка, пришлось свести в райцентр, на базар, и единственную корову, потому
что зиму кормить ее было нечем, Артемий Пилюгин, ставший с весны 1942 года
председателем в Романовке, сена накосить не дал. Сперва все отмахивался -
успеешь, мол, вон сколько еще лета, надо сперва колхозным коровенкам
накосить. Потом стала осыпаться рожь, подошла пшеница, взбесившийся
председатель с утра всех поголовно выгонял с литовками и серпами на поля.
Мишка в поле с теткой Василихой работал на лобогрейке, подросший за два
военных года Захарка - возчиком хлеба на заготпункт. Дома за старшего
оставался Колька, варил пустое варево из картошки, свекольной ботвы, из
недозревших капустных листьев, утирал мокрые носы Доньке с Зойкой, следил за
хулиганистым Игнатием... Когда дырявым стал красный огонь на осинах, Катя
словно очнулась от вязкого дурмана, стоящего в голове, с ужасом подумала,
что ведь корова останется без корма. И однажды до свету растолкала Михаила,
сунула ему в руки литовку, себе взяла другую - подлиннее и потяжелее. И
вместо колхозного поля побежали они по холодной, уже осенней, росе за речку.
- Покосим, Миш, до солнышка... Без коровки-то мы как?
- Да что ж, Кать... Без молока детям никак.
Себя Михаил ребенком давно не считал, расставив по-мужицки ноги,
принялся махать косой.
Увлекшись, они ровно и не заметили, как взошло солнце, все молча косили
и косили.
- Ой, Миша! - воскликнула Катя, откинула смокшую прядь с распаленного
лица. - Солнце-то?! Пилюгин съест.
Мишка молча глянул на небо, подошел к обкошенным кустам, сунул литовку
под рядок жесткой, давным-давно перестоявшейся травы, проговорил:
- И ты положь тут. Чего их с собой переть? Завтра опять придем покосим.
- Придем, Миш. Надо ведь.