"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

стене, и снова нырял в толпу.
- Хорек! Ну прямо хорек. Да што теперь-то... - хрипел изнемогающий
дед. - Бабы, да уймите его! Сонька, уведи свово брата!
Однако женщины стояли у дома, странным образом молчаливые и
безучастные. А девятилетняя Сонька, зажавшись у крыльца, испуганно и
беззвучно плакала.
- Все одно убью его... до смерти! - сквозь слезы орал Пашка. - Вот счас
за шкворнем сбегаю...
Пашка в самом деле побежал куда-то, да наткнулся на кузнеца. Макеев
тяжелой рукой схватил мальчишку за ворот, встряхнул:
- Умолкни. Шкворень тебе... - И толкнул прочь.
Кузнец с минуту стоял молча, удивленно и как-то виновато глядел на
Мишуху, наклонял голову то на один, то на другой бок, будто пытался
разглядеть этого сопливого убийцу получше.
Потом Макеев усмехнулся невеселой, сожалеющей усмешкой и проговорил:
- А я хотел в молотобойцы его взять. Ишо подрастет, думаю, да и возьму.
Одному-то несподручно.
- Да куда уж теперь, - хилой от старости рукой махнул дед Андрон.
Мороз целый день жег остервенело, аж плевки замерзали на лету, но к
вечеру с увала потек вниз едва уловимый полынный запах - верный признак, что
наступит потепление. Увал этот обегал Романовку с трех сторон, на крутых и
каменистых его склонах почти ничего, кроме полыни, не росло, ветер постоянно
сдувал с него снег, обрушивал на деревушку. Летом в холодные дни и зимой в
оттепель струился с его склонов вниз этот приятный и освежающий несильный
полынный запах, будоража колхозных жеребцов.
- А Катерина-то знает? - снова подал голос Макеев.
- Да как, поди... - откликнулся дед Андрон. - Да она ж пластом лежит
какой день. Как Доньку схоронила...
Еще помолчал угрюмый кузнец, затем поцарапал ожелезневшими ногтями в
клочьях волос на подбородке и с горечью произнес:
- А ведь оно, раз убийство... Милиция тут теперь... Ах ты страмец
такой! Что ж, пойду к Катерине я, что ли...
Но в это время под темным небом, где давно уже горели холодные звезды,
раздался смертельный вскрик Кати Афанасьевой:
- Ми-иша-а?!
Вскрик этот заколотился, казалось, об высокие стены увала, не находя
места, чтобы вырваться и пропасть в черных заснеженных полях, он еще не
затих, как подбежала к толпе сама Катя Афанасьева, в кособокой залатанной
юбке и старом пиджачишке, простоволосая, страшная в своем безумии.
- Миша-а! - еще раз простонала она, рухнула перед ним плашмя и, обнимая
его колени, вся задергалась, забилась в тяжких рыданиях на утоптанном,
заледенелом снегу: - Ты что наделал-то?! Наделал что...
- Катя, Кать... Пущай ему... - разжал губы парнишка. И, глотая слезы,
добавил: - Ты не плачь. Пущай... Не плачь, Катя.
Слова эти будто успокоили ее, она стала затихать. Поскулив еще немного
сквозь зубы, шевельнулась, встала на колени.
- Простынешь же на снегу, Мишенька... Айда домой, там ребятишки
натопили, - проговорила она, подняла с земли всхлипывающего Мишуху,
разогнулась, грузно поворотилась к людям. Глаза ее блестели во мраке неживым
блеском, растрепанные волосы делали этот мертвый огонь в ее глазах еще более