"Юрий Иваниченко. Эдик - Валентин" - читать интересную книгу автора

созданию цвета, передача фона, фактуры, светотени и цветотени - одна из
самых сложных среди всех видов человеческой деятельности, и обучение в ней
чего-то может стоить только на начальных стадиях, а дальше художник должен
двигаться сам. Об этом, кстати, я у самого Седова и прочел, в письмах.
Наверное, можно рассчитать единственно необходимый цвет каждой точки, но
добиться того, чтобы механическая рука единственно так смешала краски,
соблюла консистенцию, нанесла эту самую точку, выдержав всю необходимую
геометрию, - трудно; а Седов еще, кстати, не имел ничего общего с
пуантилистикой...
Все это, конечно, Эдик знал и сам, так что мои слова были прежде всего
сотрясением воздуха, а затем уже - звуком пустым. Знал Денисов, и вовсе не
надеялся, что я вот так из кармана вытащу купленную за государственный
счет механическую руку со свободою и умелостью рембрандтовой или седовской
руки. Но чего-то такого он от меня ожидал - или по крайней мере совета
вернуться в мастерскую или попытаться освоить новый художественный
уровень, в каждом трудном случае обращаясь к механическому маэстро. А я
как раз ничего такого говорить и советовать ему не собирался, и вообще,
очень не хотелось мне, чтобы он перебирался в мастерскую и начинал прежнюю
жизнь. Пока он сидит здесь, днюет и ночует в комнате, отведенной полностью
в распоряжение его и машинного духа Валентина Седова, мне намного
спокойнее, Машке - тоже, и время от времени перепадает нечто ценное, вроде
той программы нейрокомпа, о которой я уже говорил.
Поначалу у меня в голове не было ни одной приличной мысли, и я проделал
то, что проделывают миллионы бюрократов в мире: когда нет решения, тянуть
время. И я тянул его, а внешне это выглядело, как будто я всею душою
стремлюсь убедиться, что никакой ошибки и самоослепления нет, что в машине
действительно поселился дух Валентина Седова.
Не вникая в _методики_, проделанное Эдиком было достаточно понятным. Он
прогнал сквозь ридер всю литературу о Седове, а через иконический
анализатор - все, что им написано и нарисовано, за исключением тех дюжины
полотен и сотни графических листов, которые исчезли бесследно в войнах и
пожарах прошлого века. И на основании предположения о том, что собственно
творческий центр мозга представляет собой ограниченную группу структур,
модифицированных строго определенным образом, образовав своеобразный
устойчивый оператор, - он и получил то, что можно было считать
квинтэссенцией Седова-художника. Иначе говоря, теперь можно было, ставя
конкретную творческую задачу, посмотреть, как ее решает, как ее решал бы
Седов. Но практически это можно было осуществить только с графикой, с
рисунками тушью и углем. Даже с пастелью не удавалось ничего сделать
лучшей нашей механической руке, отданной на месяц под расписку из
соседнего отдела.
Немножко мы позабавлялись, заставляя "Валентина Седова" набрасывать
углем наши портреты. Позабавлялись, пока не увидел я совершенно ясно, что
портреты, выполненные совершенно, в седовском духе, и подписанные даже его
незабываемым росчерком, технически безукоризненны - но холодны настолько,
словно моделями были персонажи анатомического театра. И здесь, к добру или
нет, меня озарило...
- Ты сам должен стать к мольберту, - сказал я Эдику. Потом подумал и
добавил: - Впрочем, это могу сделать и я.
Объяснять этому парню ничего не приходилось. Только поблагодарил меня.