"Сергей Михайлович Иванов. Утро вечера мудренее (о сне) " - читать интересную книгу автора

гипоталамусе, в таламусе, в соседних отделах. Раздражение одних было
равносильно насыщению едой, раздражение других - удовлетворению полового
инстинкта. Раздражение центров удовольствия пришлось по вкусу всем
животным. Ради этого они были готовы вытерпеть любую боль. Но поблизости
от центров удовольствия находились и центры наказания, и их было больше.
Раздражая их у какого-нибудь орангутанга, физиолог рисковал быть
растерзанным на куски.
Неподалеку от одного из центров наказания - того самого, который
заставлял кошку выгибать спину и злобно шипеть, Гесс нашел зону сна. От
раздражения этой зоны слабым гальваническим током кошка засыпала.


КОШКА И МЫШКА

Начались поиски центров сна. В том, что они существуют, не сомневался
никто, кроме И. П. Павлова. В письмах к Гессу Павлов восхищался его
экспериментами, но не желал соглашаться с тем, что в процессах сна ведущая
роль принадлежит глубинным мозговым структурам, как думал Гесс. Гесс
выражал свое восхищение перед павловскими опытами, но, в свою очередь, не
желал признавать господствующей роли за корой больших полушарий, на чем
настаивал Павлов.
Сотрудники Павлова обнаружили, что в процессе выработки условных
рефлексов собаки иногда погружаются в глубокий сон. Сон этот вызывали
некоторые раздражители, которые провоцировали в больших полушариях
"тормозной процесс". Павлов говорил: "Торможение и сон - это одно и то
же". Вместе с тем он признавал существование и такого стимулятора сна, как
иссякание притока внешней информации. Это была дань многолетней традиции,
существовавшей со времен зарождения первых нервных теорий сна. Иссяканием
сигналов извне Павлов объяснял результаты опытов своих сотрудников,
перерезавших у кошек зрительные, слуховые и обонятельные нервы. Это был,
как говорил Павлов, "пассивный сон". И у больных летаргическим энцефалитом
был пассивный сон. И у кошек, которым Гесс раздражал определенную зону в
гипоталамусе, тоже пассивный: у них, как считал Павлов, из-за этого
раздражения тоже разрывалось сообщение между полушариями и внешним миром.
Однажды бельгийский нейрофизиолог Бремер взял кошачий мозг и отрезал
его от всего остального на уровне первого шейного сегмента. На
электроэнцефалограмме, снятой с этого мозга, отражалась нормальная смена
сна и бодрствования. Из этого можно было бы сделать вывод, что все
аппараты, включающие сон и бодрствование, находятся в изолированном мозге,
а не где-нибудь еще. Бремер сделал перерезку на уровне среднего мозга. У
него получился препарат, который он назвал "конечный изолированный мозг".
Электроэнцефалограмма показала, что он беспрерывно спит. Бремер, подобно
Павлову и многим своим предшественникам, рассудил, что сон вызывается
снижением притока импульсов к коре. Но каких импульсов? Может быть, не
столько внешний мир заставляет нас бодрствовать, сколько внутренний? К
такому выводу пришли американский нейрофизиолог Мэгун и его итальянский
коллега Моруцци.
Мэгун исследовал больных полиомиелитом, который поражает нижние
отделы мозгового ствола. Довольно скоро он установил зависимость между
неполадками в мышечном тонусе и разрушением нижних отделов ретикулярной