"Валентин Дмитриевич Иванов. Русь изначальная. Том первый. Исторический роман. Трилогия о начале Руси; №2.1." - читать интересную книгу автора

Вдохновенье! Великое и неопределимое философами понятие. Часто
Прокопий убеждался, что истина легче открывается Вдохновенью, чем усилиям
разума. Но как легко спугнуть эту дивную птицу! Перечитывая написанное,
Прокопий размышлял.
Он написал о людях, которые пользуются демократией и отрицают власть
Судьбы. Да, таковы в действительности быт и воззрения славян, антов. Но
что может подумать иной, прочтя эти строки? Базилевс Юстиниан выжигает в
империи последние следы демократии, а без упоминания о Судьбе немыслима
речь христианина.
Прокопий был хорошо знаком с языческими воззрениями. В прошлом люди
считали Фатум сильнее олимпийцев. Христиане восприняли это понятие как
выражение неизреченной воли своего бога. Поэтому в описании славян иной
злонамеренный и выслуживающийся подданный Юстиниана обнаружит и мятежное
осуждение автократии, и неверие в бога. Ни сам клеветник, ни внимающий
доносу не захотят ознакомиться с источниками осведомления историка. Его
даже не спросят, он будет осужден заочно.
Следуя за Велизарием, вдали от Византии Прокопий дышал свободнее,
писал смелее. Здесь иное - Палатий душил писателя. Не шевелясь, он
взглянул вправо, влево. Увлекшись, он, кажется, рассуждал вслух. Он знал
за собой это опасное свойство. К тому же, как многие авторы, он любил
читать написанное вслух, чтобы ухом проверить слог и содержание.
Железный доспех, которого никогда не снимают, уродует тело. Нельзя
вечно давить в себе протест и оставаться здоровым. Печальная участь камня,
одиноко противостоящего теченью.
Прокопий скользнул к двери, положил руку на медную задвижку. Нет, он
не забыл запереться, никто не мог подслушать. Если у него и вырвались
опасные слова, сегодня железная западня Судьбы-Случая останется голодной.
В окне - прочная решетка. Одиночество в одиночестве. Нельзя доверять
ни кровным, ни близким. Когда был создан этот неписаный закон
существования подданных?
- Скажи, - спросил себя Прокопий, - в действительности ли ты веришь
во всепобеждающую силу Судьбы, как все? В твоих книгах ты умеешь ссылаться
на нее. Где же ты был искренен, а где ты указывал на Судьбу лишь для
памятной заметки в надежде на пришествие времени, когда сможешь объяснить,
что не Судьба, а злая воля Юстиниана и Феодоры были причиной всеобщих
бедствий?
Прокопий ощутил свою слабость, бездарность. К чему все это? Зачем,
для кого? Его перо слабо, его мысль скудна. Ему казалось, что он не
напишет больше ни строчки. Он сух, он бесплоден. Если бы он мог, он
молился бы как безбожник, который в бурном море взывает о помощи к
всевышнему.
Он горько уличал себя: как все, ты находишь утешение во всемогущей
Судьбе, в ней ты ищешь защиту против людей, с которыми ты не смеешь
бороться, которых боишься обличить! А свобода воли? Так кто же ты сам? Где
твоя мера, которой ты надменно измеряешь дела других? И когда ты начнешь
писать книгу Правды?


* * *