"Ярослав Ивашкевич. Мать Иоанна от ангелов" - читать интересную книгу автора

направилась к той двери, через которую входила. Отец Сурин тоже собрался
выйти. Держась за дверную ручку, мать Иоанна еще раз сделала ему глубокий
поклон.
Казалось, она уходит, но вдруг, все еще держась за ручку, она как-то
странно присела, скрючилась, став еще меньше, и испустила хриплый,
истошный вопль, как разозленная кошка. Отец Сурин изумленно взглянул на
нее. Мать Иоанна, крадучись, двинулась вдоль стены, мимо печи и стола, по
направлению к ксендзу, который стоял у двери, будто пригвожденный к полу.
Лицо ее изменилось до неузнаваемости, все сморщилось, как сушеное яблоко,
глаза закосили, нос вытянулся, а из сжатого рта доносился то этот дикий
вопль, то скрежет зубов. Мать Иоанна приблизилась к ксендзу и уставилась
на него снизу вверх жутким взглядом скошенных глаз; теперь они были уже не
голубые, а черные, расширившиеся, как у рыси в потемках, и словно насквозь
пронзали душу. Ксендз откинул голову назад, но не мог оторваться от этих
ужасных глаз.
- Ох, дорогушечка, - прошипела вдруг мать Иоанна, - не думай, что тебе
так легко удастся прогнать меня из этого миленького тельца.
Ксендз Сурин совершенно растерялся.
- Мать Иоанна, мать Иоанна, - беспомощно повторял он.
- Я - не мать Иоанна, - взвизгнула страшная женщина. - Не узнаешь меня?
Это я, твой брат, Исаакарон! Я Валаам! Я Асмодей! О, не думай, старикашка,
что мы испугаемся твоей свяченой воды, твоей латинской болтовни! Мы -
ловкие бесы, с нами не шути, как возьмем чью-то душеньку под свою опеку,
уж не выпустим ее так легко. А в придачу еще и тебя сцапаем, старый,
гадкий поп!
Отец Сурин овладел собой. Он осенил крестным знамением себя, потом
скрючившуюся монахиню, которая вся напряглась, будто готовясь к прыжку.
- Apage, Satanas! [Изыди, сатана! (лат.)] - воскликнул он.
Мать Иоанна от Ангелов при этом возгласе пошатнулась, словно ее
толкнуло что-то изнутри, и оперлась о стену рукой с длинными,
растопырившимися, как ястребиные когти, пальцами. И тут же затряслась в
ужасающем хохоте, громком, зловещем и бесстыдном. Отец Сурин, осмелев,
сделал шаг вперед и еще раз перекрестил несчастную.
- Apage, apage, Валаам, apage, Исаакарон! - воскликнул он.
Мать Иоанна продолжала раскатисто хохотать, опираясь ладонью о белую
стену. Отец Сурин заметил, что под платьем монахини что-то задвигалось. Он
машинально все крестил и крестил ее, а она, словно с трудом высвободив
из-под длинной юбки свою ногу, вдруг быстро вскинула ее вверх и грубым
монашеским башмаком ударила с размаху отца Сурина в колено.
От неожиданного толчка ксендз пошатнулся, а мать Иоанна в этот миг, все
еще хохоча, проскользнула у него под рукой, семенящими мышиными шажками
подбежала к двери и, громко ею хлопнув, скрылась.
Отец Сурин поглядел ей вслед, потом перевел взгляд на стену. В том
месте, где монахиня опиралась рукой, на белой стене виднелся черный, будто
выжженный, отпечаток пяти когтей ястребиной лапы.



6