"Ярослав Ивашкевич. Красные щиты [И]" - читать интересную книгу автора

Был это, собственно, только "тривиум" - до "квадривиума" (*2) никто из
учеников не дошел, да и вряд ли каноник Оттон с гноящимися глазами сумел
бы их чему-то научить по части геометрии или музыки. Тэли пискливым
голоском подтягивал в церковном хоре вместе с другими бедными служками и
клириками, которых было полно при дворе благочестивого епископа, - то была
вся его музыка, а геометрию он знал ровно настолько, чтобы чертить в песке
на площади перед собором квадраты и прямоугольники - по этим квадратам
Тэли скакал на одной ноге и выбивал камешек из "ада" в "небо". Адом
частенько стращал его на уроках каноник Оттон, а вот о небесном блаженстве
упоминал редко, и Тэли спешил удрать из класса, как только колокола
прозвонят час окончания уроков. Он шел в полутемные покои каноника
Руперта, где всегда толпились бродяги, странники, певцы. Там царило
веселье, порой даже чрезмерное - это был в Зальцбурге единственный дом,
где варили силезское пиво да, кстати, и поглощали его в огромном
количестве. Тэли был у Руперта на побегушках и поначалу не видел ничего
несправедливого в том, что каноники и клирики помыкали ничтожной его
особой. Никому он не жаловался, спал в сенях, под лестницей, постелив на
охапку сена облезлые шкуры и укрываясь завшивленной рясой Руперта или
какого-нибудь клирика. Зимой из-под лестницы видна была в отворенную дверь
большая зала с очагом, где пылало буйное пламя - так любил каноник,
служитель святого Антония, презиравший мелочную бережливость. Летом
открывалась другая дверь, во двор; из нее виднелась широкая, окруженная
домами площадь перед собором, а в просветах между домами поблескивал
Зальцах, особенно в лунные ночи. Тэли лежал в своем закуте и слушал, о чем
поют Руперту эти люди, забредавшие сюда выпить пива. Ласковая рука сна
застилала ему глаза туманом, и вместе с дымным запахом очага эти песни
доносились до него, как отзвуки иного мира. А весной (только одну весну и
прожил он в доме Руперта) проникали в открытую дверь совсем другие цвета и
чудесные, таинственные запахи - это оживающая земля пела свою песнь. Тэли
смотрел на сиявший при луне Зальцах, слушал соловьиные трели и припоминал
песни бродячих жонглеров; кривляясь и подпрыгивая, они часто потешали
народ на соборной площади. И однажды, глядя на жонглеров, он, бог весть
почему, вспомнил, что сказала накануне дядина жена - ему-де уже
исполнилось четырнадцать лет и пора бы подумать о себе. Но Тэли не
хотелось о себе думать.
Той весной появился на епископском подворье бродячий певец и большой
мастер рассказывать. По вечерам, когда вся челядь епископа Эбергарда
собиралась в рыцарской зале и епископ, закончив молитвы, которыми изводил
своих слуг, откидывал с ястребиного лица капюшон, этот певец - звали его
Турольд (*3) - заводил бесконечные свои истории. Епископ, привычный к
долгим молитвам, слушал его так же терпеливо, как, бывало, затянувшуюся
вечернюю службу, хотя говорил Турольд не очень понятно, частью по-швабски,
частью по-аквитански (*4), на странной смеси этих двух далеких наречий.
Месяца через два Турольд все же надоел епископу, и пришлось ему
перекочевать в логово Руперта. Но и там слушали его неохотно, так что он
больше посиживал в сенях вместе с Тэли, нанизывая одну за другой истории о
рыцарях - мальчик не скучал лишь потому, что рядом с темным силуэтом певца
ему была видна освещенная луной дорога в долину и гладкая, отливавшая
серебром соборная площадь. Но ясные ночи скоро кончились, наступили
безлунные. Тогда, в ночном мраке, Турольд начал петь любовные песенки,