"Александр Иволгин. Рукопись Джуанело Турриано (Журнал "Техника - молодежи")" - читать интересную книгу автора

своей лаборатории в Мадриде создавал самую совершенную машину, которая
когда-либо была задумана мною. В этого "Деревянного человека" я вложил всю
известную мне мудрость Ближней Звезды: "Человек" ходил, используя
притяжение Земли, голова, руки, шея, корпус приводились в самостоятельное
движение _родниками_ силы и mobiles [источниками питания и двигателями?].
"Человек" должен был уметь все делать и даже слушаться моей воли на
расстоянии без заранее рассчитанной последовательности его движений. Для
этого служили тонкие механизмы, которые я расположил на своем поясе в виде
пряжки и украшений. Каждый из них можно было бы назвать камертоном, ибо
они отзывались на свою ноту, звучащую в другом камертоне. Но они не были
такими, какими пользуются музыканты, а более тонкими и более сложными, ибо
можно создать их чувствительными и к звуку, и к свету, и к запаху, и даже
к таким эманациям, которые человеком не воспринимаются. Объяснить их
устройство, если бы я имел на это право, моим современникам было бы
немыслимо: вам же, моим далеким потомкам, все будет ясно и без моих
пояснений. Чтобы к этому не возвращаться, поведаю вам, что я должен был
хранить эти тайны не только ради личной безопасности, но и ради многих
народов и их истории; упаси Бог, если бы эти тайны попали в руки
фанатиков, изуверов, стяжателей, работорговцев и тиранов...
Чтобы не навлекать подозрений, все работы, кроме тонких, я делал
открыто, и даже когда "Человек" был готов, я его повез в Толедо. Он так
часто шагал со мной к строящимся насосам, что эту улицу толедцы назвали
улицей "Статуи", или "Деревянного человека". Если у меня спрашивали, как
он движется, то я серьезно, но со скрытым лукавством объяснял, что это
автомат, начиненный часами и он ходит, мол, так же, как из хороших часов
выскакивает кукушка, возвещающая время. Понятно, что всего его искусства я
никому никогда не показывал.
Когда "Человек" был доведен до полного совершенства и силы (он мог
двумя руками, как соломинку, сгибать в петлю железный прут), я долго и
скрытно наводил справки о местонахождении ненавистного дона Гуана.
Однажды я в задумчивости сидел в Антоньевом монастыре у могилы своего
незабвенного сына, когда заметил двух гидальго, которые остановились
неподалеку у могильной статуи убитого дон Гуаном командора Мадрида.
Не замечая меня, они вели разговор, который заставил бешено забиться
мое сердце: один из них был негодяй дон Гуан. Сей убийца, доподлинно зная,
что красавица дона Анна почти ежедневно приходит на могилу мужа,
похвалялся своему дружку: он-де намерен наведываться сюда и бьется об
заклад, что вскоре соблазнит несчастную вдову.
Меня осенило озарение: сразу возник, как хороший чертеж, план мести.
Скрупулезно изучив статую командора, весь следующий день я наряжал
"Человека" в доспехи, подобные командорским, и придал полное сходство
лицу. Глухой ночью я пришел с "Человеком" на кладбище. Он по сигналам моих
камертонов снял статую с постамента, отнес ее в заброшенный склеп, а сам
взобрался на пьедестал, и я за несколько минут добился полного сходства со
статуей командора.
Под вечер следующего дня я уже сидел в своем тайнике, когда к статуе
подошел дон Гуан. Я не решился привести в исполнение свой план, так как
мерзавец явно и нетерпеливо ожидал появления доны Анны. Но я ошибся:
пришел его дружок, и я стал свидетелем мерзкого разговора, из которого
узнал, что дона Анна пригласила убийцу своего мужа к себе домой, правда не