"Юрий Ижевчанин. Критический эксперимент " - читать интересную книгу автора

обрежут и сошлют навечно в Сибирь.
Всех, кто слушал Ваньку, за недонесение о государственной измене
приговорили к высылке в центральные губернии России, но губернатор пообещал
походатайствовать перед императрицей о милости. Лишь юнкер фон Клюге унд цу
Беринг высокомерно отказался от милости, но губернатор заявил, что и ему
будет ходатайствовать милость.
А в промежутках я вновь сидел (но уж далеко не всегда) на заседаниях
магистрата, присутствовал на скучнейших допросах немцев по скучнейшими и
мелким делам (даже убийство было всего-навсего из-за тяжбы о спорном клочке
земли). Было тяжело: прошли уже месяцы, а я еще ничего не сделал.
Единственно, что радовало: мой немецкий все улучшался.
Кстати, уже четыре месяца жалованья абсолютно не платили. Я радовался,
что не заказал себе нового костюма, ограничившись башмаками и несколькими
сменами белья, и что заранее заплатил еще за три месяца вперед за квартиру.
Деньги почти кончились. Так что я в душе понимал тех, кто носы берет.


Конец дела Ваньки

Князь Дундуков, вновь посланный в Питер с приговором и материалами
дела, в Кенигсберг уже не вернулся. Чтеца императрица уже нашла другого, но
князь исхлопотал себе перевод в штаб Апраксина, в действующую армию.
Конфирмацию и умягчение доставил поручик Ермилов. Он привез, как сразу же
разнеслось по канцелярии, и сундучок с деньгами на жалование. Заодно он
передал мне и стихотворный ответ Баркова на мои вирши, которые я переслал
ему с князем. Стихотворение было, на мой взгляд, дубовое и неприлично до
жути. Но я уже решил поддерживать контакт с академиком, и мы впоследствии
также обменивались виршами. Я уже жил на квартире в долг, так что очень
надеялся на жалование. Правда, по мелочи удалось кое-что заработать:
составить вирши на именины секретарю Суворова Ивашникову, составить пару
прошений ратманам, кои русским, конечно же, не владели. Но заработки были
ничтожными.
Через несколько дней после приезда гонца (в воскресенье и в церковные
праздники казнить не полагалось, да и эшафот надо было возвести)
кенигсберские бюргеры, да и русские чиновники тоже, пришли на площадь перед
ратушей. Там уже возвышались во всей красе плаха, колесо и растяжка для
наказания кнутом. Горел очаг, на нем калились клеймо и щипцы. Я не хотел
идти на площадь, но должен был по долгу службы. Гретхен же пошла с охотой в
толпе кумушек.
Ваньку везли на позорной телеге в белой рубахе и со свечой в руке.
Рядом шел священник и утешал его. Приговоренные по его делу бюргеры и юнкера
уныло плелись кучкой за телегой. Секретарь суда коллежский регистратор Егор
Пупкин взошел на эшафот, дрожащего Ваньку привязали к колесу, и секретарь
начал читать приговор:
- Вор и изменник Ванька Фролов, по прозванию Подкаинщик, будучи в граде
Берлине, продался нашему врагу Фридрихусу, получил у него деньги на подкуп
честных прусских бюргеров и юнкеров...
Далее шло длинное перечисление того, с кем он говорил, что лаял и так
далее. Потом пошли сентенции суда.
- Ратман Иоахим фон Рюбецаль, слушавший лаятельные речи, приговорен к