"Борис Васильевич Изюмский. Бегство в Соколиный бор (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

Он нагнал ее у самой подошвы горы, притянул к себе. Олена
отстранилась, сказала с укором:
- Ну почто ты, Гриня, обижать меня вздумал?
Григорий, как всегда, смирился. Чтобы скрыть неловкость и даже
возникшую невольно обиду, стал оживленно рассказывать, как по сей день
мать оплакивает его, что пошел в учение, по утрам причитает над ним, как
над покойником. А потом, уже и вовсе придя в себя от смущения, спросил,
хитро поглядывая на Олену смеющимися глазами:
- Отгадай, что такое: в воде растет, а воды боится? - И довольный,
что она не может ответить, воскликнул торжествующе: - Соль!
Олена же, видя, что обида прошла, спросила шаловливо:
- А вам в училищной избе не рек Петух ученый, отколь мухи взялись на
свете?
Григорий с важным видом поддержал и эту игру:
- А как же, рек! Черт волку ногу строгал, и от стружек поделались
оводы, мухи да комары...
Они шли улицей Подола. Веяло от Днепра осенней прохладой. Казалось,
чья-то рука сдвинула на небе заслонку, укрыла ненадолго месяц, и стало
темно. Олена зашептала таинственно:
- А ведаешь, Гриня, если ночью подкрасться к гнезду дятла, ухо
приторкнуть, так он стонет, стонет? Устал за день...
Григорий захохотал, представив эти тяжкие стопы работяги-дятла. Ну
какая хорошая Олена! Не сердится на него, Григория, и между ними опять мир
да согласие, и они будут дружить еще крепче прежнего.


ФРОЛ ЧЕРНЫЙ

В апрельскую Марью, когда над Днепром нависли тучи, набухшие весенним
дождем, и оголенные деревья покорно зябли в половодье, учеников отпустили
на неделю по избам.
К исходу недели Григорий, возвратясь как-то с улицы домой, застал
отца сидящим возле окна: он заканчивал чеканку серебряной чаши - потиры
для Десятинной церкви.
Отца Григорий любил немного жалостливой и скрытной любовью. Был Фрол
в трезвости тих, неразговорчив, покорен жене, со всем словно бы
смирившийся, положивший на себя и свою судьбу крест. В редкие же часы
охмеления становился говорливым, задиристым, с вызовом глядел на высокую,
сильную жену свою Ефросинью - посмеет ли в чем перечить ему?
Сейчас, склонив над чашей серебристую с чернью бороду, отец наносил
последние метины. Он был весь поглощен этим занятием, и его лицо,
разогретое внутренним волнением, было особенно привлекательным.
Чашу украсил отец щитками с изображением Иоанна Предтечи, Иоанна
Златоуста, лики их сделал округлыми, волосы кудрявыми. Один из Иоаннов
походил на дружка Григория - Федьку Хилкова, что частенько захаживал к ним
и жил здесь же, неподалеку, на Подоле. Даже нос у Иоанна, как у Хилкова,
был крючковатым.
"Да ведь это вточь Федька", - чуть не вырвалось у Григория, но он
вовремя смолчал, не то обидел бы отца подобным сравнением.
Отец, любовно оглаживая свою работу темными, словно просмоленными