"Светлана Ягупова. Фантариум (Авт.сб. "Ладушкин и Кронос")" - читать интересную книгу автора

потому, что единственным чтением Игоря были переводные романы о любви. И
уж совсем отталкивало то, что он ни разу не полюбопытствовал, как выглядят
из подзорной трубы Луна и звезды. Зато, когда вдруг приспичивало
уединиться с Клавкой, нахально кивал Чесноковой на трубу - мол, бери ее и
сматывайся. В такие минуты Чесноковой хотелось трахнуть его по голове этой
трубой, но, сдерживая себя, хватала ее, забиралась на чердак и лишь там,
прикоснувшись вооруженным глазом к небу, успокаивалась. Нечто высокое,
бесконечное вливалось в нее тайной надеждой, и на душе становилось
спокойно и мудро.
Но вот как-то приходит Клавка с работы на два часа раньше обычного -
что-то голова разболелась - и застает своего монтажника со
студенткой-художницей Викой со второго этажа, которая не уехала на
каникулы, так как готовила серию работ для выставки, посвященной
труженикам города. Сидит Игорь перед студенточкой на табурете и вроде бы
позирует, а та вроде бы малюет его на ватмане, а в комнате художественный
беспорядок, и оба смущенные и растерянные.
Бросилась кровь в лицо Клавки - сразу сообразила, что к чему. Этак
бочком, виновато, Игорь подскочил к ней и стал что-то лепетать насчет
того, что с него хотят сделать портрет и вот приходится терпеть. Тут он
выразительно кивнул на свои голые цыплячьи ноги.
- Плохую натуру выбрала, - усмехнулась Клавка художнице, все еще не
давая прорваться наружу гневу. - Не Геркулес и не труженик города вовсе.
- Может, я с него беса хромого рисую, - огрызнулась художница,
складывая этюдник. И так не понравился Клавке этот ответ, что взорвалась
она, выхватила из рук девчонки этюдник и вышвырнула в распахнутое окно.
Потом сгребла их обоих в охапку и вытолкала из дому.
В тот злополучный день наблюдалось не столь уж редкое в здешних краях
природное явление - мираж. Слишком знойное стояло лето, и вот там, где
море смыкается с небом, четко проступили, отразились, как в зеркале,
городской вокзал, купольная мечеть, акации набережной. Минут пятнадцать
длилась эта фантасмагория, а когда стала таять, рассеиваться, перед
изумленными горожанами и курортниками возникла новая картина: на горизонте
ясно пропечаталось здание под теремковой крышей, в котором многие узнали
Фантариум с его лесенками-крылечками, жмущимися к стенам. И весь
черноморский курорт был свидетелем того, как на одном из крылечек
появилась рыжая деваха Клавка Шапкина, взашей выталкивающая с крыльца
монтажника со студенткой, как вслед им летели коробки, листы ватмана,
башмаки и тарелки. Гигантски увеличенная стеклами природных линз, Клавка
еще долго стояла на крылечке, с достоинством откинув назад курчавую
пламенную голову и, прикусив губу, зачем-то потрошила подушку, перья из
которой превращались в золотистые облака.
А из подвала выглядывала баба Верониха, молчаливо покачивая головой.



Бунт Веронихи

Когда десять лет назад Веронихе дали однокомнатную секцию, на третьем
этаже в новом девятиэтажном доме, что напротив Фантариума, она вселилась
туда не одна, а со своими постояльцами. При каждом звонке в дверь они