"Светлана Ягупова. Ладушкин и Кронос" - читать интересную книгу автора

пустохронов. К хроноглотам он относил тех, кто бесплодно пожирал
драгоценное время других и свое. Хронофилы знали цену каждой минуте и с
толком использовали ее. Пустохронами Ладушкин считал тех, кто не
производил ни материальных, ни духовных ценностей. Поначалу он причислял к
ним и детей. Но потом уверенно вычеркнул их из этой категории, увидев, как
расцвело лицо мамаши в сквере, когда ее годовалое чадо нюхало цветочки на
клумбе. "Дети - производители духовных богатств, но и самые крупные
хроноглоты", - отметил он в блокноте, куда обычно записывал меткие
словечки кабэшного острослова Вени Соркина.
Хроноглоты были наиболее многочисленной группой. Они встречались где
угодно, в любом учреждении, находили человека в его доме и даже в постели.
Минуты, часы для них не существовали, они плевали на время, превращая его
в слова, не несущие никакой информации. Им просто некуда было деть время,
не на что потратить, и заодно со своим они приканчивали и чужое, нимало не
сожалея об этом. Случались метаморфозы: хронофил мог превратиться в
хроноглота, а пустохрон стать хронофилом. Самым великим хроноглотом, но
одновременно и хронофилом оказался телевизор, и Ладушкин был с ним начеку.
В театрах, кинозалах садился скраю и при первом же признаке скуки вставал
и уходил.
Хронофилов можно было распознать по тому, как часто они поглядывают на
часы, хотя многие, как и Ладушкин, могли ощущать время и без них. По своим
нравственным качествам они были разными. Зато пустохроны не отличались ни
нравственностью, ни умом: заливали время спиртным, убивали косточками
домино и бессмысленными посиделками с пустым трепом. Ладушкин избегал их,
как и хроноглотов. Но даже хронофилы не умели по-настоящему ценить и
использовать время, и он с грустью размышлял о том, что, дай человеку хоть
тысячу лет жизни, ему и этого будет мало, потому что не научился, не
знает, как с полнотой прожить отпущенный ему природой срок.
Спокойствие Ладушкина было обманчивым. На самом деле никогда еще не был
он так внутренне напряжен, как сейчас.
- Пошли, посидим в кафе, там сегодня отменная пицца с грибами, -
говорил ему кто-нибудь из ребят в КБ.
- Можно, только минут на десять, - ошарашивал он внезапной
пунктуальностью.
- Старик, поехали в воскресенье на море, вода еще теплая.
- Это же весь день пропадет!
- Не хочешь над кроссвордом помозговать?
- Нет, это потеря времени.
Так неожиданно он превратился в скрягу.
Теперь в свободное от работы время он уже не сочинял рассказов о
странных помидоровых деревьях или о том, как его соседка Курилова стала
философом, рассматривая внутренности бройлера, не обивал пороги редакций,
а занимался хрононаблюдениями.
В плохой исход с Виолеттой он не верил, но, будучи мнительным, не мог
выбросить его из головы, и ему хотелось внести свою скромную лепту в
кампанию по защите от небесной странницы. Его первой обязанностью было
сохранять спокойствие.
Виолетта и тридцатилетний юбилей пробудили в нем странную мечту. Он
знал, что время в разных ситуациях течет по-разному. А коль объективное
время превращается в субъективное, то каждый человек может научиться