"Светлана Ягупова. Феномен Табачковой" - читать интересную книгу автора

работу не идти, днем отдохнет. Теперь может хоть вверх ногами ходить -
никому нет до нее дела.
Придя к такому выводу, Анна Матвеевна вернулась в комнату, вновь
поставила на проигрыватель танец Брамса, сильно приглушив звук. Заправила
в проектор самый большой моток пленки, включила аппарат и, отгоняя мысли о
голосах, поудобней расположилась на диване.
В этот раз Сашенька сидел во дворе их старого дома и мастерил
скворешню. У ног его вертелась Чернушка, старая умная дворняга. Она виляла
хвостом, преданно заглядывая хозяину в глаза. Это ее променял потом
Сашенька на кудрявую болонку. А Чернушку пристроил у сторожа продуктовой
базы. "Не на улицу же выбросил", - оправдывался перед самим собой,
домашними и друзьями. А ей это предательство долго снилось. Болонку она
так и не полюбила, и ее вскоре подарили приятелям.
Сейчас этот эпизод предстал в иной окраске. Преданность, оказывается,
уважают, но не ценят. И даже где-то а глубине души презирают. Будь она
менее привязана к Сашеньке, изменяй ему, возможно, он крепче держался бы
за нее. Но она никогда не умела хитрить, и вообще ей претила всякая наука
страсти нежной, лживая, лицемерная. Она считала, что отношения между
мужчиной и женщиной должны строиться естественно, открыто, без хитроумных
тактик, ловушек и сражений.
Забавный кадр - Сашенька выкручивает и развешивает на веревке белье.
Идиллия. Да только почти инсценировка, потому что подобное случалось редко
- она не перегружала его по хозяйству. Разве что порой находила
какую-нибудь мастеровую, чисто мужскую работу - побелить стены, подлатать
полы, или сколотить стеллажи для домашней утвари.
А это на маевке за городом - машбюро с мужьями. Петр Черноморец удит
рыбу, а Сашенька в футболке и спортивных тапочках, как мальчишка, гоняет
мяч. И даже здесь, перед камерой, на него поглядывают женщины...
Один кадр сменялся другим. Анна Матвеевна просматривала пленку за
пленкой, озвучивая прошлое танцем Брамса. Полустертые в памяти события
обретали реальность, отдаляя и от приключившихся с нею бед, и от слуховых
фантомов. Незаметно для себя она очутилась по ту сторону настоящего. Там
не было ни обид, ни болей. Там не думалось ни о старости, ни об
одиночестве, не тревожили никакие голоса. Туда можно было возвращаться
вновь и вновь, стоило лишь протянуть руку к проектору. При желании там
можно было остаться навсегда...
Была глубокая ночь, когда она выключила аппарат и улеглась на полу в
кухне. Долго ворочалась, думая о завтрашнем дне, о том, что начнет его с
дальнейшего просмотра пленки, а потом обязательно запишется на прием к
врачу. Почему-то галлюцинации теперь не так волновали. Куда важней
казалась возможность вернуть хоть кусочек прошлого.
Лишь под утро, когда со двора донеслось шарканье дворницкой метлы,
провалилась в беспокойный сон. Ей приснился Сашенька. Он был в старой
военной гимнастерке и порванных кирзовых сапогах. Голову его перевязывал
бинт с пятнами крови на лбу. Сашенька брел по длинной чавкающей дороге в
шеренге таких же, как сам, изможденных людей, за плечами болтался автомат.
Она подбежала к нему, схватила за руку и вырвала из шеренги. Привела
домой, разогрела на примусе воду, раздела догола и, как самого дорогого
ребенка, стала обмывать. Потом уложила в постель, подняла глаза и увидела
за окном Аннушку Зорину, летящую верхом на огромной черной птице. Шею