"Андрей Яхонтов. День открытых зверей" - читать интересную книгу автора

подвесная (возможно, единственная в мире) станция, любоваться красотой
речной излучины приезжали сотни пассажиров, теперь вестибюль со стеклянными
стенами пришел в упадок, крошился и рассыпался на глазах, поезда ползли по
нему еле-еле и как бы крадучись, эскалаторы не работали, двери заколотили
фанерой, можно было догадаться, что путешествия через этот мост стали
рискованными или по крайней мере небезопасными.
И вот я шагал вдоль реки, справа, за парапетом, расстилалась ее
занесенная снегом ледяная поверхность, слева лежали разделенные дорожками
аккуратные участки укутанных белизной газонов с каракулями голых деревьев:
лип, тополей, кленов и берез, иногда перемежавшихся зелеными елями. Я не мог
не обратить внимания: крыши, карнизы и улицы города и безлюдное пространство
вокруг стадиона заполняет все возрастающее количество ворон. Их развелось
так много, что, сидя на припорошенном метелью льду, они порой не оставляли
белых просветов. А однажды буквально превратили реку в черную траурную
ленту. Да еще сколькие висели пепельными - не то гнилыми, не то
обуглившимися плодами на ветвях деревьев, каркая и шебуршась, устраивались
на ночлег.
- Где ты пропадаешь целыми днями? - спрашивала меня Рита. Ей почему-то
не давали покоя мои отлучки.
- Гуляю, - отвечал я.
- Столько дел, забот, - сердилась она. - А ты бесцельно шатаешься.
Тратишь время без смысла и пользы...
Но я ничего не мог с собой поделать. Мне нравилось исчезать, теряться,
отъединившись от человеческих толп и суеты. Мне всегда это нравилось.
Нравилось с детства. Нравилось в юности. Нравилось летом, весной, осенью...
Когда начинала всходить первая травка на газонах и когда опадали последние
кленовые листья, налитые сочной желтизной, а то и румянцем. Каждая жилочка
на их открытой ладошке была видна и трепетала - еще живая, живущая отдельной
от дерева жизнью...
Черная, вороненая лента реки неотступно стояла у меня перед глазами,
когда хоронили моего начальника. Он скончался в больнице от сердечного
приступа. Прощание устроили в институте, потом процессия во главе с
расхлябанным похоронным автобусом (язык не поворачивался назвать его
катафалком) двинулась на кладбище. Погодка выдалась хорошая: легкий морозец
и солнце. Гроб утвердили на бетонном пьедестале, возвышавшемся в центре
площадочки, предназначенной для траурных церемоний. Близкие умершего и
сотрудники произносили печальные речи. Вдруг на ветку одной из обступивших
площадочку берез, роняя с нее снежок, взгромоздилась ворона и стала громко
каркать. Ее надсадные крики заглушали человеческие голоса. Люди начали
задирать головы, ораторы запинались. Я огляделся и увидел: возле одной из
свежих могил рыжеет куча песка. В ней отыскал камушки и стал швырять в
наглую птицу. Камешки летели мимо, стоявшие недовольно сторонились и
косились на меня. Я изменил угол обстрела: зайдя сбоку, стал бросать
наискосок, один камешек срикошетировал от ствола и угодил прямо в гроб. На
меня зашикали. Ворона же после моих атак лишь переместилась на более высокий
сучок и продолжала гнусаво орать.
Покойного пришла проводить и бывшая наша директриса. Она все еще
ощущала себя главной персоной, отдавала распоряжения, командовала,
размахивала тощими ручками. Назвать эту энергичную женщину старухой означало
бы погрешить перед истиной. Даже одета она была с претензией: кожаное