"Александр Яковлев. Голоса над рекой" - читать интересную книгу автора

своя, работа:
плановые операции, перевязки, обходы... А потом сразу - эта ночь... С
утра же и весь день после - снова своя работа... 36 часов подряд...
И так - почти через день.
Он еще старался и все суточные праздники брать, так как праздники
оплачивались вдвойне. Да и любил он свою работу, всю ее любил, и дежурства
тоже, да и здоровый был, молодой.
Когда он приходил домой, он, бывало, не шел есть, пока не расскажет
теще, какие операций сегодня сделал и как сделал - каким методом-способом,
как резал, как шил - каждый шаг. И даже рисовал все на листке - весь ход
операции. Теща надевала очки, садилась, если до того, скажем, лежала, и
молча, внимательно слушала, смотрела рисунок.
Она знала всех его больных по фамилиям и судьбам.
...Ах, сон!.. Он часто говорил жене: "А ты полюби свой сон! Ты же свой
собственный сон не любишь! Снотворные!.." Она сердилась, но понимала, что
муж был прав. А он...
Когда, бывало, на самом сне тихонько скажет ему няня: "Вставай давай,
вострый (острый) привезли", - он вскакивал, словно не спал, и бежал в
приемный покой, а после операции, если она была, снова засыпал в дежурке -
мгновенно и мертво, хоть и на полчаса, пока снова не приходила няня... Так
и осталось на всю оставшуюся жизнь: мгновенное засыпание-просыпание,
"мертвый" сон...
Когда он прочел это стихотворение про Шарл, он так изумился, так
разволновался вдруг, как будто другие стихи Дриза - седые матери,
баюкающие Бабий Яр, желто-красно-зеленая процессия шутов, идущая
фиолетовой улицей с прахом Короля Лира на плечах - не изумляли, не рвали
душу! Но ЭТО так лично коснулось его, так точно другой человек сказал о
НЕМ, и, главное, сказал такими простыми, обычными словами, так сумел
отразить тот их момент, что он, когда переводил, до того волновался, что
вначале вообще ничего не мог перевести, а потом, когда все же перевел -
беспомощно так развел руками: ну да, мол, конечно, как же можно уснуть,
когда "у кого-то что-то заболит"!.. У КОГО-ТО...
А у нее - какие же боли тогда были! А лабиринтопатия! Ни одного
движения головой она не могла сделать, чтобы не возникла черная чернота -
такое быстрое было вращательное головокружение, что она вообще переставала
что-либо видеть. Вот он и привез ее, безнадежную, в Новокузнецк. Но здесь
никто не обнадежил его, здесь ему просто сказали о крайне серьезном
положении жены и в связи с этим о необходимости второй операции на
позвоночнике - по жизненным показаниям, - рискованного, но единственного
сейчас шага, и разъяснили суть операции.
...Вместо "Шарл" он порой переводил "Шура", хотя точно не знал, не был
уверен, что Шарл действительно в переводе Шура.
Стихи он читал жене не в промежутках между болями - промежутков не
было, - он читал их ВМЕСТЕ, - ведь она жила ДВУМЯ ЖИЗНЯМИ, поэтому такое
было возможно...
А как легко он не спал тогда!..
Когда он вернулся из кардиосанатория и считался уже как бы здоровым -
долго еще была слабость, потливость противная, серость лица и голубизна
губ, усталость быстрая... Ведь вот же - и не работал столько, и отоспался,
как никогда за свою жизнь, да и инфаркт был не трансмуральный - не