"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

придет счет, его покроют из остатков моих денег, которые были расписаны до
последнего пенса. Я скосил глаза в бумагу и увидел сумму.
- Речь идет, насколько понимаю, о двадцати фунтах?
- Это только за консультацию. Процедуры оплачиваются отдельно.
Лучше бы она этого не говорила!
- Боюсь, колледж не станет оплачивать мои больничные счета, - попытался
схитрить я.
- Тогда вам придется заплатить самому. Распишитесь.
Я не шевельнулся и впал в привычное оцепенение.
Прошло время. Наконец она спросила:
- С вами все в порядке?
- Я не буду платить, - повторил я упавшим голосом. - И колледж тоже не
будет. Тут не может быть никаких сомнений.
Сейчас она захлопнет свою папку и уйдет. Что ж, я сделал выбор.
- Это я уже поняла, - терпеливо сказала она. - Вам надо лишь поставить
свою подпись.
- И тогда меня примет доктор?
- Конечно.
- Но кто будет платить?!
Ее взгляд говорил, что мне надо лечиться совсем от другой болезни.
Меня провели в кабинет с кушеткой, покрытой узкой бумажной простыней.
- Вы не возражаете, если здесь будет присутствовать практикант? -
спросил доктор для проформы.
Конечно, не возражал.
Потом я боком лежал на простыне, неудобно поджав ноги, а они что-то
делали у меня сзади. Вначале было неловко и стыдно; почему-то казалось,
что свежие носки, надетые мной перед самым выходом из дома, пахнут потом.
Минуту спустя я про все забыл и едва не кричал от боли. Short
instrument... Long instrument, - доносились слова доктора, предназначенные
то ли для моего успокоения, то ли для вразумления практиканта.
Доктор вышел, практикант остался за моей спиной, придерживая
разрывавший мне кишку short instrument.
- Кем вы работаете? - спросил он, желая, вероятно, смягчить тяжесть
моего положения.
- Пишу... писатель, - промычал я. У меня просто не было сил придумывать
другое, а слово writer значит, как известно, все, что угодно: от написания
романов до сочинения инструкций по использованию мыла.
- Ого! Как Лев Толстой? - хихикнул догадливый юноша.
Вернулся доктор, и пытка возобновилась.
Когда меня наконец отпустили, было такое чувство, что внутри разрушены
какие-то жизненно важные органы. Больше никто мной не интересовался. Весь
в холодном поту, я шел к выходу по узкому коридору, затем через
многолюдный зал. Люди глядели на меня внимательно и расступались, дава
дорогу. Их лица расплывались и не задерживались в сознании. Мне хотелось в
туалет. С чьей-то помощью отыскав наконец уборную, я тут же убедился, что
мои старания напрасны: я ничего не мог. Это открытие повергло меня в ужас.
Пытаясь преодолеть немощь, уже одетый в пальто, я долго стоял в душной
кабинке, пока не почувствовал, что свалюсь сейчас в обмороке...
Простите мне, добрый друг, что столь длинно и со всеми малоприятными
подробностями рассказываю вам эту отнюдь не романтическую историю.