"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

каменного колодца его перебивает флейта.
Флейтист безбожно фальшивит - то ли по неумелости, то ли оттого, что
пальцы застыли, но так даже и лучше... Мельтешат в неверном неоновом
полусвете призрачные фигуры, взывают, плачут, кривляются. Пир во время
чумы, карнавал отверженных. Сердце рвется на части, обливается кровью и
все-таки взмывает, заходится безумным восторгом. Страшно и весело, как
будто вместе с ними идешь на плаху. Только б не взаправду. Сидеть бы себе
в бархатном кресле, переживать вместе с актерами, утирать слезы,
аплодировать, вызывать на бис... А по завершении спектакля провести
ладонью по лицу и смахнуть наваждение.
У нас лучше, зато у вас интересно, - часто говорили мне вы. Это и есть
взгляд из зрительного зала. Мне в Англии тоже было интересно. Каждый день
я встречал на улицах Оксфорда одного попрошайку. Это был рослый худой
старик с крупными и жесткими чертами лица. Под Рождество он нацепил
козлиную бородку из пакли, как у Санта-Клауса, вставал с протянутой рукой
на обочине тротуара и изредка лениво отбивал чечетку высокими каблуками с
металлическими подковками - чтобы обратить на себя внимание прохожих. Вы
знаете этого старика, вы как-то встретили его однажды в Лондоне на вокзале
Виктория и с тех пор перестали ему подавать: если ездит, значит, не так уж
беден... Однажды людской поток притер меня к нему вплотную. На лице у него
играло умильно-приторное выражение. Кто-то впереди меня положил ему в руку
монету. Он благодарно отстучал каблучками и с тем же выражением повернулся
к следующему, ко мне. Между нами как будто проскочила искра.
Он увидел, что я не подам. Разглядел мое старое пальто русского пошива.
Не знаю, что там еще он увидел и понял. Но лицо его в одно мгновение
стало холодно-высокомерным. В глазах даже сверкнула ненависть - едва ли ко
мне лично, я не смею претендовать на столь яркие чувства к моей персоне со
стороны первых встречных, - скорее всегдашняя ненависть к миру, роднящая
этого старика со всеми на свете попрошайками, комедиантами, либералами и
прочими профессиональными человеколюбцами, которую передо мной он просто
не счел нужным скрывать за обычной расчетливой маской. Мы быстро
разминулись и потеряли друг друга из виду, но этот взгляд я запомнил.
Попрошайничество, между прочим, у вас вообще распространено. Многие
музеи ничего не берут за вход, но у дверей на видном месте стоит копилка с
предложением пожертвовать на нужды музея, кто сколько может. В оксфордском
Ботаническом саду еще откровеннее: там надпись на копилке подсказывает,
что посещение подобных мест в Европе стоит не менее двух фунтов. По
выходным дням граждане в фуражках Армии Спасения устраивают
импровизированные концерты и гремят на всех углах банками с мелочью.
Другие предлагают расписаться на каких-то листах - и опять-таки дать
денег. Пожилые женщины собирают деньги под плакатом Save the children!
(Спасите детей!). А однажды в Лондоне мне с улыбкой вручили крохотную
бумажную гвоздику (был праздник), и, когда я искренне поблагодарил
маленькую смуглую женщину за этот дар, она вдруг переменилась в лице и
вцепилась мне в рукав, требу платы...
И понять их всех можно.
Пусть гневаются на меня англичане, но Англия, как и Россия, - тяжелая
страна.
Только почему, когда я думаю о вашей стране, перед моими глазами не
нищие на улицах Лондона, обкладывающие себя дл тепла картонными коробками,