"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

имеете на это исключительное право, что вы это заслужили какими-то личными
качествами:
знаниями, там, умом, прилежанием, не знаю чем еще. Но ведь так про себя
думает каждый!
- Вы меня так уговариваете, словно жалеете...
- Конечно. Я и себя иногда жалею. Есть люди богатые, есть ловкие, есть
просто удачливые, только это не повод, чтобы все остальные лишали себя
сна, верно?
- Вы где учились? - спросил я, окончательно растерявшись.
- О, у меня много профессий, - улыбнулась она.
- Сначала училась на сварщицу. Строила дома, бегала по высотным
перекрытиям... Потом устала от этого, начала серьезно учиться шить. С
детства люблю чертить и рисовать. А когда увидела, что и тут мне все
удается, принялась читать книги...
В этой жизни, оказывается, было возможно все. Можно было выучиться
где-нибудь в Оксфорде или Кембридже на сварщицу, а потом, заскучав в
незатейливой университетской дыре, вернуться к себе в Чухлому... Мне
вспомнилась пышноволосая Алиса в Оксфорде. Она так тосковала по
оставленным в Москве маме, бабушке и дедушке! Ей редко удавалось видетьс с
ними. На зимние каникулы она собиралась в Швейцарию, покататься на лыжах,
- это было и ближе и дешевле, чем ехать в Москву. Да и как-то
естественнее, если глядеть оттуда. Но я чувствовал, как ей туда не
хочется, как уже надоела ей вся эта однообразная европейская жизнь - вдали
от Москвы, от центра. Западна Европа вместе с Британией вдруг предстали
передо мной не слишком большой провинцией, где люди просто помирают со
скуки. И еще раз такое же чувство заброшенности возникло в разговоре с
Аликом Борисевичем. Он держался с достоинством, напускал даже на себя
важность, но это была поза отставленного от дел генерала или министра,
какого-нибудь Меньшикова в Березове, и весь европейский антураж Алика
представился мне в ту минуту не значительнее меньшиковского тулупа.
Это было не мое, их чувство, всего лишь передававшееся мне... Сейчас,
вспомнив тогдашние ощущения, я с тихим смехом объяснял новую точку зрения
на Европу своей попутчице. Париж и Лондон, не говоря уже о каком-нибудь
Копенгагене, - скучные провинциальные городишки. Истинная столица в
Чухломе. Или, может быть, в Солигаличе, куда я еду?..
В Солигаличе еще лежал снег. Во дворе громоздился покрытый хрупкой корочкой
наста сугроб. К двери в ботинках можно было подобраться лишь вдоль самой
стены под выступом крыши, где весенняя капель пробила в снегу ледяную
дорожку.
Я помнил этот дом стоящим почти прямо, с каждым годом он все больше
клонился. Внутри были сени, темный чулан, две небольших комнаты и кухня.
Комнаты и кухня разделялись тонкими дощатыми перегородками, в дверных
проемах вместо дверей висели засаленные шторки. Из коммунальных удобств
имелись лишь электричество да радиоточка (розетка для репродуктора). Самый
грязный угол на кухне занимал рукомойник с большим ржавым тазом под ним.
Впрочем, о грязи можно было бы и не упоминать. Когда-то, при жизни
тетки, дом содержался в относительном порядке. Время от времени тетка сама
белила потолок и печку, оклеивала стены, красила пол. Комнаты были
заставлены кушетками, комодами и тумбочками с разнообразными кружевными
накидками, полы покрыты разноцветными самодельными ковриками из лоскутков