"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

именовать этим словом), не делая почти никаких попыток заработать? Разве
за этот ненормальный, упадочный период я не отдалился от цивилизованной
жизни, от вашей жизни еще больше, чем прежде, когда и не подозревал, как
вы живете? Разве дармовые, незаработанные эти деньги, говоря правду, не
развратили меня?
Не стану продолжать свою таблицу - это слишком тяжело. В конце концов я
осознал тщетность попыток разобраться в мешанине плюсов и минусов и
подвести суммарный итог. Куда следует занести, например, то ощущение
безнадежности и общего тупика, которое возникало у меня всякий раз при
обсуждении с вами бездушия ваших бюрократов, глупости ваших политиков,
бессовестных махинаций ваших дельцов? Благом или злом был этот
дополнительный опыт, который, совсем по Екклесиасту, всего лишь умножал
скорбь? Если правы те, кто считает, что нам до вас шагать еще не одну
сотню лет, то не очень-то и хочется торопиться к такому результату... А
куда вписать мой неполноценный английский? К газетам, с таким трудом
вывезенным из Англии, ведь так и не притронулся. А покупки и подарки,
столь печально окончившие здесь свой короткий век?
И уж совсем не поддавалась рациональному осмыслению пережитая мной
мистерия с участием Ее Величества Елизаветы II.
Первым из местных жителей, пришедшим ко мне в Солигаличе знакомиться,
был худой рыжий кот.
Он кидался в ноги, едва завидев меня у порога, кланялся прямо-таки с
восточным подобострастием и подло вытирал об меня свалявшиеся бока. По
нескольку часов он осаждал закрытую дверь, вызывая меня наружу жалобными
воплями. Я решил, что он бездомный и страшно голодный - только этим можно
было объяснить его настырность. Пригласив кота в сени, я поделился с ним
единственным, что у меня в тот момент было, - дорожным бутербродом с
маслом и сыром. Кот понюхал бутерброд, кинул на меня пренебрежительный
взгляд и не спеша, с чувством собственного достоинства пошел к двери. А на
крыльце задрал тощий хвост и пустил на косяк струйку. Все произошло так
быстро и неожиданно, что я не успел ничем запустить ему вдогонку: он мигом
исчез за забором. Как мне показалось, его шпанская выходка была вполне
умышленной.
Впоследствии подобные сцены с небольшими вариациями повторялись каждое
утро, а то и не один раз на дню. Кот явно презирал меня за неумение жить,
за скаредность и все-таки на всякий случай начинал с поклонов и лести. Это
действовало: я всякий раз обманывался и искренне пытался его накормить.
Изредка ему перепадало от меня что-то стоящее (остатки рыбных
консервов, например), но чаще приходилось уйти ни с чем: хлеб, кашу,
макароны, картошку и прочее, что составляло основу моего рациона, он не
признавал.
Самым поразительным в нем был этот мгновенный переход от
пресмыкательства к надменности, когда, в очередной раз убедившись, что
поживиться нечем, он степенно уходил, задрав голову и хвост.
Я тогда не знал хозяев этого кота, своих соседей слева, с ними мне
только предстояло познакомиться.
Теперь я перехожу к описанию своих трудов и дней в хронологической
последовательности. Если оно наведет на вас скуку, если вам захочется
вздремнуть - отложите, мой друг, это письмо и больше не возвращайтесь к
нему никогда. Потому что ничего серьезнее и существеннее этого я не могу