"Кровь и память" - читать интересную книгу автора (Макинтош Фиона)

Глава 7

Дни в Риттилуорте тянулись медленно, следуя строгому, хотя и неторопливому ритму: жрецы Шарра молились и работали, как то было заведено исстари. Некоторые — в библиотеке, за изучением старинных книг или написанием новых. Те, что имели талант художника, старательно, час за часом трудились над созданием иллюстраций. Большинству же день приносил с собой работу в огороде или в садах. Кое-кто пас в полях овец и коз, чье мясо потом шло на стол монастырской братии. Другие — присматривали за коровами, снабжавшими обитель свежим молоком, из которого сбивали сливки и масло, а также делали знаменитый на всю округу сыр. «Риттилуортский синий». В народе его называли просто «синяк».

Свое название сыр получил от темного воска, в который его обмакивали монастырские сыроделы, для лучшего вызревания и хранения. Круглые блестящие головы твердого сыра хранились в отдельном подвале под часовней — там круглый год было прохладно. Но даже этот подвал был не так глубоко упрятан под землю, как тайный грот — место, о существовании которого мало кто знал, кроме самих монахов.

Для Илены это был ее самый любимый утолок. Брат Якуб, видя, что гостья пребывает в глубокой печали, в самый первый же день предложил, чтобы она сделала грот своим. И хотя Илене нравилась отведенная ей спальня, окна которой выходили на монастырские сады, грот стал для нее настоящим убежищем, местом уединения. Там, под нежное журчание струй, ее душевные раны начали постепенно затягиваться.

В начале процесс исцеления был чисто физическим: к ней вернулись аппетит и голос, на теле исчезли следы побоев. Постепенно, по мере того, как ее хрупкое тело вновь обрело силу, Илена смогла наконец предаться размышлениям о том, какой ужас ей выпало пережить. Вскоре она прониклась скорбью.

В казематах Стоунхарта, где ее заставляли лицезреть отрубленную голову собственного мужа, молодой женщине казалось, что рассудок навсегда покинет ее. Тьма охватила Илену, и она добровольно отдалась в ее объятия; как ни странно, но внутренняя опустошенность притупляла боль.

В Риттилуорте, среди всеобщего умиротворения и спокойствия, Илена ощутила перемены в душе. С ней стали реже случаться приступы рыданий. Постепенно она поняла, что как ни плачь, слезы бессильны вернуть близких. И как только она смирилась с этим, ощущение собственной слабости, убежденность в том, что без них ей больше не жить, начали постепенно улетучиваться.

Разумеется, далось это нелегко, и временами горе брало верх, но в такие мгновения Илена напоминала себе, что носит гордое имя Тирск и не должна позорить его. Нет, не рыдать она должна, не предаваться отчаянию, а искать в глубинах души силы для того, чтобы жить дальше.

Уил рассказал однажды, как когда-то заставил себя примириться со смертью матери, а потом — и со смертью отца. И вот теперь Илена решила воспользоваться его советом. Уил учил, что надо направить страдания внутрь и замуровать их там, где они не смогут мешать ей.

Илена была вынуждена честно признаться себе, что до сих пор вела жизнь, исполненную лишь приятных вещей. Но в ее жилах бежит кровь Тирсков, и Уил — да благословит его всемогущий Шарр! — никогда не позволял ей забывать о том, что она выросла от сильного корня. Осознание этого придало сил, помогло побороть горе, вернуться на свет. Она наконец смогла думать про Элида и его казнь, не впадая при этом в ужас. Постепенно смирилась она и с тем, что потеряла последнего близкого человека, любящего брата Уила. И хотя временами на нее находила скорбь, Илена научилась ее превозмогать, или, как говаривал отец Якуб, «выходить на солнышко».

Гибель и страдания близких — дело рук Селимуса. На этом ненавистном имени взрастит она свою собственную ненависть. Селимус убил ее мужа, мстя за то, что они лишили его возможности воспользоваться правом первой ночи. Узнав о намерениях короля, Уил тогда подсказал им, что нужно пожениться как можно скорее. И как грустно, что она потеряла их обоих — и мужа, и брата. Оплакивала она и смерть Герина, который — Илена была в этом уверена — также стал жертвой мстительной натуры Селимуса. Ведь тот не скрывал, что поставил себе цель извести славный род Тирсков и всех их сторонников.

А еще у нее был брат Якуб — полный спокойствия и терпения, чьи глаза, казалось, видели ее насквозь, заглядывали в самые глубины сердца, туда, где она прятала свою боль. Якуб ни разу прямо не спросил о ее переживаниях, но Илена не сомневалась, что он догадывается о том, что творится у нее на душе, и кто виновник ее страданий. И то, что она постепенно начала возвращаться к жизни, случилось не в последнюю очередь благодаря его молчаливому участию. Его доброту и поддержку она никогда не забудет.

Набираясь в уединении грота душевных и физических сил, Илена перестала считать дни, зная, что однажды наступит утро, когда она ощутит полное исцеление. Сегодня в ней словно проснулось нечто такое, чего не было ранее — смелость, уверенность в себе, желание что-то сделать. И хотя это немного пугало, она дала себе слово, что исполнит долг — сделает то, чего от нее ждал бы отец, то, за что ею восхитился бы Уил. Несмотря на страх, она нанесет ответный удар. И пусть в данный момент это кажется невозможным, Селимуса настигнет расплата за все его черные дела.

Шагая этим солнечным утром через монастырский двор, Илена улыбнулась двум монахам. Те кивнули ей в ответ, однако ничего не сказали, не смея нарушать молчание, которое полагалось хранить до третьих колоколов. Впрочем, их звон вот-вот раздастся. Интересно, а где Пил? Обычно в это время он уже скакал вокруг нее, пытаясь развеселить своими смешными историями. Юный послушник, которому было поручено заботиться о ней, очень серьезно относится к своим обязанностям. Ей же то и дело приходилось напоминать ему, что она находится в полном здравии и в состоянии позаботиться о себе сама. В ответ Пил лишь застенчиво улыбался и просил его извинить, но тотчас брался за старое — начинал суетиться вокруг нее. Впрочем, следует признать, что она начала оживать не в последнюю очередь благодаря ему. Его едва ли не детское стремление во что бы то ни стало развеять ее грусть, постепенно передалось и ей самой.

Пил был родом с севера, из бедной многодетной семьи. Отец его был рыбак, как, впрочем, и все его братья. Мать и сестра занимались тем, что солили, коптили и продавали рыбу. В их деревне жизнь каждого человека была связана с морем. Пил единственный, кто не ощутил в себе призвания к семейному ремеслу. Более того, он признался, что стоит ему выйти в море, как на него накатывает морская болезнь. В общем, он возненавидел все, что связано с морем и рыбной ловлей. Сказать нечто подобное в его деревне значило оскорбить родных, близких и соседей в лучших чувствах. Ему ничего другого не оставалось, как молча страдать. Он взял на себя такую тяжелую работу, как починка сетей и вообще, помогал, чем мог. Дело кончилось тем, что отец махнул на него рукой, и однажды вечером, будучи за что-то зол на сына, спросил странствующего монаха, не согласится ли тот взять нерадивое чадо с собой. Коль из него не вышел рыбак, может, он принесет пользу, вознося молитвы всемогущему Шарру?

«Пусть замолвит и за нас словечко, чтобы все у нас шло хорошо, глядишь, ниспошлет Шарр попутный ветер и хороший улов, будет и нам от его молитв какая-то польза».

Эти слова отца Пил как-то раз пересказал Илене. Монах согласился взять его с собой. Какое-то время они странствовали вместе, и вскоре выяснилось, что юноша из рыбацкой семьи не только всем сердцем рвется служить всемогущему Шарру, но и неплохо владеет грамотой. А Пил и впрямь ощутил в себе призвание к духовному промыслу. Его наставник и покровитель обратился с просьбой к своему старому другу, монаху Якубу из монастыря Риттилуорт. К концу года юноша обрел новый дом и новую семью, которая была рады принять его в свои ряды. Пил быстро освоился в монастыре, а так как среди монастырской братии он был самый младший, то пользовался всеобщей любовью. Илена заметила это, как только попала сюда: стоило юноше ощутить, что его любят, как у него словно выросли крылья. За что бы Пил ни брался, он делал свое дело с рвением, свойственным молодости. Какое счастье, что из мальчишки вышел никуда не годный рыболов. Илена даже поблагодарила за это Всевышнего. Когда же она сказала об этом самому Пилу, тот от смущения залился краской и принялся, заикаясь, отнекиваться.

Илене казалось, что она провела среди монахов целую вечность, хотя на самом деле прошло лишь несколько недель.

Несмотря на то что день был солнечный, воздух оставался морозным. А вот почки на деревьях уже явно свидетельствовали о близости весны. Илена поплотнее завернулась в шаль. Несмотря на миску горячей овсяной каши с медом, которую она с благодарностью съела рано утром на завтрак, ей все равно было холодно. Она зябко поежилась, но тотчас вспомнила, что впереди день, который она проведет, нежась в теплых струях грота. И она поспешила туда.

Ее шаги громким эхом отдавались от брусчатки клуатров, излюбленного места ее прогулок. Она повернула голову, зная, что наверняка увидит брата Томаса в небольшом внутреннем дворике, где он с любовью ухаживает за цитрусовыми деревьями. Как объяснил монах, шкурки их плодов обладают целебными свойствами, причем наиболее сильно эти свойства проявляются именно утром. Вот почему он каждое утро в одно и то же время обходил сад, проверяя, насколько созрели плоды. Илена помахала ему рукой, и монах кивнул в ответ, держа в руки круглый синевато-зеленый плод. Судя по всему, он уже созрел. Томас как-то раз сказал, что ранней весной ему удается получать с каждого дерева по плоду в неделю. Надо сказать, деревья эти были на редкость прихотливы, поэтому для того, чтобы получить урожай, следовало набраться терпения. Что ж, за монастырскими стенами быть терпеливым не так уж сложно, подумала Илена, наслаждаясь тихой умиротворенностью утра.

Пройдя несколько шагов, она поймала себя на том, что сегодня у нее какое-то особенное, приподнятое настроение. Нет, радостным его назвать было нельзя, но Илена ощутила в себе перемену. Впервые за несколько недель ей захотелось шагнуть за монастырские стены. Первое, что она должна сделать, это связаться с родственниками Элида. Зная о том, какая судьба постигла сына, герцог Фелроти не окажет ей в поддержке, поможет свергнуть коварного Селимуса — Илена в этом не сомневалась. Более того, она также была убеждена, что легион не поднимет против них оружие. Солдатам известно, кто стоит за гибелью их генерала и казнью любимца капитана.

Наконец пробили третьи колокола. Илена улыбнулась — теперь можно сбросить с себя молчание. Она тотчас вспомнила, что надо зайти к брату Фарли и попросить приготовить полоскание для горла — сегодня ночью оно почему-то начало саднить. Разрываясь между желанием поскорее погрузиться в горячие воды источника и нежеланием разболеться по-настоящему, тем более сейчас, когда она явно пошла на поправку, Илена предпочла сначала навестить врачевателя — и по пути к нему едва не столкнулась с братом Якубом.

— А, моя девочка. Как приятно, однако, посмотреть на тебя такому старику, как я.

Илена нежно обняла монаха.

— Доброе утро, брат Якуб. Вы часом не прихворнули?

Лицо монаха растянулось в некрасивой, но доброй улыбке.

— Нет, дитя мое. Но в соседней деревне есть несколько больных ребятишек, мне бы хотелось поговорить с братом Фарли, прежде чем на него навалятся ежедневные заботы. Я бы хотел, чтобы он осмотрел этих детей. А с тобой-то что?

— Болит горло, — ответила Илена и показала, где именно.

— Моя матушка, бывало, говаривала, что если расхаживать с мокрыми волосами по морозу, то простуда не заставит себя ждать, — произнес брат Якуб и в подражание своей матушке погрозил ей пальцем. Илена рассмеялась, а он взял ее за руку и крепко пожал. — Как приятно вновь слышать твой смех.

Илена тотчас вновь сделала серьезное лицо.

— Сегодня впервые с того дня, как я вышла замуж, — произнесла она, — мне приятно ощутить, что я живу на белом свете. Я то и дело ловлю себя на том, что улыбаюсь, и мне даже стыдно за себя.

— А вот это не к чему, — с укоризной произнес брат Якуб. — Это в порядке вещей. Это значит, дитя мое, что твой дух вновь окреп. Именно так мы залечиваем наши раны. Какой бы ужасной ни была временами жизнь, надо жить. Так что пусть твой дух устремляется ввысь, он ведет тебя за собой. Доверься ему, ибо это означит, что ты вновь обрела надежду. А надежда — самое сильное оружие.

Илена кивнула, чувствуя, как ей на глаза наворачиваются слезы благодарности к брату Якубу. Как он, однако, добр к ней! Словно почувствовав, что творится у нее на душе, и не желая ее расстраивать, он поспешил сменить тему.

— Скажи Илена, Пил хорошо выполняет свои обязанности?

— Еще как хорошо, брат Якуб! — ответила она, изобразив отчаяние.

— О, он добрый юноша, и со всей серьезностью относится к порученному делу.

— Знаю, у кого еще такое доброе сердце, как не… как не у всех вас. Впрочем, как мне кажется, вскоре я вас покину.

— Только не надо торопиться, — мягко возразил монах. — Не спеши. Наберись сил.

— Вас наверно ждут дела, брат Якуб…

Илена решила, что не стоит больше задерживать старика, но он покачал головой, мол, ничего страшного.

— Но мне хотелось бы спросить вас кое о чем. Скажите, вы не получали известий от Ромена?

— Никаких, — ответил монах, пропуская ее под теплые своды кельи врачевателя. Брат Фарли был занят тем, что взвешивал какие-то порошки и мелко крошил сухие травы. Он был так увлечен своим делом, что сразу даже не заметил посетителей.

— В таком случае, могу я задать вам еще один вопрос — он не оставлял вам ничего, перед тем как уехать отсюда? Что-то такое, что вы должны хранить, пока он отсутствует?

Лицо монаха приняло серьезное выражение, из чего Илена тотчас сделала вывод, что Ромен оставил ему мешок с останками ее мужа.

— Не надо от меня ничего скрывать, — произнесла она, сглотнув застрявший в горле комок. — Не бойтесь говорить со мной о таких вещах. Я теперь сильная.

— Ничуть не сомневаюсь в этом, дитя мое. Ты у нас просто чудо. Глядя на тебя, нетрудно понять, что ты из породы людей сильных и несгибаемых.

— Вы знали моего отца? — удивилась Илена.

— Увы, с ним, равно как и с твоим братом, мне так и не довелось встретиться лично. Но я слышал о них много хорошего.

— Спасибо вам, — прошептала она. — Значит, он у вас?

— Спрятан в надежном месте, — старик обнял ее за плечи. — В гроте.

Илена вздрогнула — оказывается, все это время она делила свое потайное убежище с Элидом!

— Где именно? — спросила она.

— В шкафу, где мы храним запас свечей, имеется фальшивая задняя стенка. Я спрятал их там. Их набальзамировали по просьбе Ромена.

— По его просьбе?

На это она никак не рассчитывала! Будь у нее такая возможность, она бы расцеловала Ромена в обе щеки! Ей не давала покоя мысль о том, что останки мужа сгниют настолько, что их будет невозможно опознать, и она никогда не докажет его отцу, как умер его сын.

Илена собралась было что-то сказать, когда утреннюю тишину нарушили чьи-то крики. Брат Якуб нахмурился и велел оставаться на месте, а сам бросился узнать, что происходит. Спустя полминуты он вернулся. Лица его было серым.

— Илена! — Он схватил ее за руку. — Немедленно пригнись!

— Что происходит?

— Всадники! Солдаты короля! — в помещение сбежал Пил. На лице его застыл ужас. — Они обижают братьев!

Илена не поверила собственным ушам.

— Что?.. — в панике воскликнула она, позабыв про больное горло.

— Делай, что велено! — приказал брат Якуб. В его голосе зазвучали новые нотки. — Пригнись, чтобы тебя не заметили, а потом, при первой же возможности вылезай в окно и беги к гроту. Ты знаешь, дитя мое, что тебе надо там сделать. — Отдав распоряжение Илене, он повернулся к Пилу. — Кажется, пришло время доказать, чего ты стоишь, мой мальчик. Поручаю ее тебе. Уводи Илену отсюда, и как можно скорее.

— Якуб! — воскликнула Илена дрожащим от страха голосом. — Скажи, это за мной?

— Им тебя ни за что не найти, моя девочка. По крайней мере покуда я жив. А мы с тобой выйдем им навстречу, — обратился он к брату Фарли. — Не к лицу нам, старикам, дрожать от страха.

Якуб пристально посмотрел на Илену и поцеловал ее в щеку, шепнув, чтобы она не теряла мужества. Затем взял за руку брата Фарли и шагнул за дверь навстречу яркому солнечному дню.

Илена стояла, не в силах сдвинуться с места. До нее донеслись мужские голоса — это солдаты о чем-то расспрашивали монахов.

— Пойдем же! — окликнул ее Пил и потащил вслед за собой.

Они спрятались с ним за рабочим столом брата Фарли, забившись под самые полки. В следующее мгновение послышались тяжелые шаги. Илена затаила дыхание. Пил прижал палец к губам — ни звука. Скорее всего этот жест понадобился для успокоения ему самому, потому что глаза его от страха были плотно закрыты.

Затем до Илены донесся голос Якуба. Монах говорил тихо, всем своим видом давая понять, что такой старик как он, ничего не знает и не может знать.

— Нет в нашем монастыре никакой женщины, сынок, — произнес он негромко, судя по всему, обращаясь к солдату. — Но если вы настаиваете, можете обыскать…

Голос его смолк вдали — наверно, он с солдатами вышел из комнаты. К счастью, это пока не был настоящий обыск — солдаты проводили предварительный осмотр помещений монастыря.

— Они еще вернутся, — прошептал Пил.

— Мне интересно посмотреть, что они будут делать, — возразила Илена.

— Я обещал Якубу! — решительно затряс головой Пил.

Илена понимала: юноша прав. Солдаты явились сюда по ее душу. И если найдут, вряд ли ей дожить до того дня, когда она сможет отомстить Селимусу. Ею овладел ужас. И если ей суждено убежать отсюда живой, хотелось бы все-таки знать, что здесь происходит.

— Пил! — взмолилась она. — Вряд ли мы навлечем на себя большую опасность, чем та, что угрожает нам сейчас.

Юный монах покорно склонил голову, уступая ее воле.

— Мы можем подняться на малую башню, — предложил он.

Малая башня когда-то использовалась как особое место молитвы для тех братьев, которые временно выбрали для себя уединение. Ветхий пол там частично провалился еще несколько лет назад. Брат Якуб заявил, что находиться в ней опасно, и на башню повесили замок. А поскольку просьб разрешить уединение от братьев не поступало, то ремонт башни отложили до лучших времен.

— Мы проберемся туда довольно легко, — произнес Пил, хотя в голосе его и слышалось сомнение. — А оттуда нетрудно попасть в трот. Можно пройти черед сыроварню.

Он вылез из-под стола и помахал ей рукой, давая знак, что опасность миновала. Открыв крошечное оконце, они с трудом протиснулись в него — на их счастье, оба были худощавы, — после чего на цыпочках, стараясь ступать как можно тише, направились через небольшую площадку к башне. Но тут до них донеслись голоса.

— Живо! Сюда кто-то идет!

Они едва-едва успели юркнуть за дверь и, оказавшись в безопасности, прислонились к стене и какое-то время стояли так, пытаясь отдышаться, и прислушивались к топоту солдатских сапог по брусчатке двора.

Шаги приблизились к двери.

— Ты здесь проверял? — послышался чей-то голос.

Илена стояла ни жива, ни мертва от страха, вознося молитвы всемогущему Шарру, чтобы только их не нашли.

— Да, здесь никого нет. Одни развалины.

— Похоже на то. Припри-ка на всякий случай дверь бревном, чтобы никто не вздумал тут спрятаться. Да и наши парни будут знать, что тут уже проверено.

— Сию минуту.

Вскоре шаги сделались глуше. Илена посмотрела на побледневшего Пила. Только сейчас до нее дошло, какой он еще юный, совсем мальчишка. Лет пятнадцать, не больше, решила она, а уже готов рисковать своей жизнью ради нее. Значит, не к лицу ей самой дрожать от страха. Нужно быть сильной, хотя бы ради него.

Она взяла его руку и крепко пожала.

— Не волнуйся, мы как-нибудь выберемся отсюда, Пил. Поверь мне, — произнесла она и удивилась собственному голосу — столько в нем было спокойной уверенности. И задалась про себя вопросом, откуда вдруг в ней это мужество. Тотчас вспомнились слова брата Якуба о том, какие чудеса способен творить человеческий дух и что надежда — самое сильное оружие. Нет, никакая это не надежда, сказала она себе, откуда ей взяться, когда Элид и Уил мертвы. Скорее, это жажда мщения, вот что движет ей, вот что не дает пасть духом.

— Ну давай, веди меня, — шепнула она послушнику.

Тот нервно улыбнулся и, не отпуская ее руки, принялся подниматься по узкой винтовой лестнице. Воздух поступал в башню сквозь узкие бойницы в стенах, и Илена почувствовала, как ей в сердце закрадывается новый страх.

— Пил, тебе не кажется, что тянет дымом?

Юноша промолчал, продолжая подниматься по ступенькам. Дойдя до самого верха, он показал ей несколько полусгнивших балок.

— Будь осторожна, — предупредил он.

— А ты? — спросила она.

— Они избили нескольких братьев, — произнес он, и глаза его наполнились слезами. — Не думаю, что мне хочется вернуться назад.

Илена глубоко вздохнула. Ну как она могла быть такой наивной? Нет, это не легионеры. Настоящий легионер никогда не запятнает себя зверствами.

— Ты уверен, что это солдаты короля?

— У них с собой королевский штандарт.

— Не иначе как Селимус держит целую армию наемников, переодетых легионерами, — высказала она предположение. — Погоди, дай мне взглянуть.

Пил не стал спорить. Он показал ей, где лучше пройти. Илена без приключений преодолела небольшое пространство и, подойдя к бойнице, посмотрела вниз.

Услышав, как из ее горла вырвался сдавленный стон, Пил тотчас бросился к ней. Ему не надо было даже выглядывать в окно — его мир, мир, который он так любил, рушился на глазах. От ужаса Илена потеряла дар речи, но Пил по ее глазам понял, что это за дым, проникавший в узкие щели окон. Монастырь был охвачен пламенем.

Илена узнала некоторых братьев — они лежали в скорченных позах на земле в саду, а рядом с ними валялись их мотыги и лопаты. Смерть настигла их там же, где они трудились — никакого предупреждения, лишь удар мечом в живот. Другие, те, что лежали в лужах крови, судя по всему, пытались спастись, но были порублены на куски при попытке к бегству. У третьих в спине застряла стрела.

Узнав в одной из фигур брата Фарли, Илена в ужасе прикрыла руками рот. Монах был жив, но у него не было кистей рук, и он смотрел на истекающие кровью культи, не веря своим глазам. Как же теперь он будет отмерять свои чудодейственные снадобья, подумала Илена и тут же мысленно отругала себя за дурацкий вопрос. Еще несколько минут, и бедный брат Фарли умрет от кровопотери. Других братьев все еще пытали. В их толпе Илена разглядела крошечную фигурку брата Якуба. Он призывал братьев сохранять твердость духа, опасаясь, как бы кто-то из них не бросил в лицо налетчикам грубое слово. Одновременно он взывал к совести мучителей, умолял их во имя Всемогущего Шарра пощадить братьев.

Ему быстро заткнули рот — избили и пригвоздили к кресту. Глядя на его мучения, Илена поняла: даже если она сделает только одно, отомстит Селимусу, ее жизнь будет прожита не зря. Она подавила рвавшийся из горла крик. Как будто им было мало уже сотворенных зверств, мучители Якуба плеснули ему на тело какую-то темную жидкость и поднесли пылающий факел. В следующее мгновение крест был объят пламенем.

— Якуб! — прошептала Илена, не в силах более сдерживать себя.

Зажав уши ладонями, Пил плакал. И даже если он не видел тех ужасов, что творились сейчас в монастырском дворе, по ее лицу он все и так понял. Да и ей самой не было смысла следить за тем, что произойдет дальше, чтобы убедиться в простой истине: эти люди пришли сюда не за тем, чтобы найти ее, а чтобы убить. Им стало известно, что она пряталась за стенами монастыря, и теперь они мстили братьям за то, что те предоставили ей убежище, в надежде, что кто-то проявит малодушие и выдаст ее.

Но им ее не найти. Гибель ни в чем не повинных людей не только потрясла ее до глубины души, но и закалила дух. Илена поклялась, что сделает все для того, чтобы разоблачить коварство Селимуса.

Она подошла к своему юному другу. Тот сидел скорчившись у стены и лил слезы. Ради него она подавила собственный страх. Он не должен знать, что творится в ее душе, иначе откуда взяться мужеству, без которого ему просто не выжить.

— Пойдем, Пил, — произнесла она, пытаясь скрыть предательскую дрожь в голосе. — Надо поскорее уйти отсюда.

— Куда? — спросил он, содрогаясь от рыданий.

— Сначала в грот. Мне надо оттуда кое-что забрать. К тому же там мы будем в безопасности и сможем обсудить, что делать дальше.

— В живых… никого? — прошептал он.

— Не знаю, — ответила Илена, понимая, что это не ответ, но по крайней мере она не солгала. Вряд ли их делу пошло на пользу, расскажи она ему все, чему стала свидетельницей. — Пойдем, нам нужно спешить.

— Нам не выбраться отсюда, — напомнил ей юноша, шмыгая носом.

— Это почему же? Мы вылезем наружу через одно из окон у тебя за спиной. Не волнуйся, солдаты нас не увидят.

Он посмотрел на нее так, будто она потеряла рассудок.

— Нам нельзя здесь оставаться, — повторила Илена очевидную истину. — Они забаррикадировали дверь, но это еще не значит, что они не нагрянут сюда. Думаю, им захочется удостовериться, что никого не упустили.

— По крыше опасно ходить.

— Знаешь, Пил, — обратилась она к нему как можно мягче, отоптан от себя все свои опасения, — когда я только приехала сюда и боялась оставаться одна, ты рассказал мне одну очень важную вещь. Как брат Якуб учил тебя, что нужно пристально посмотреть на то, что внушает страх, и подойти поближе. Помнишь, что ты мне тогда рассказал?

Юноша печально кивнул.

— Пойми, это ты помог мне тогда вновь стать собой. Это ты помог превозмочь страх, избавиться от кошмаров. А ведь они неотступно преследовали меня после всего того, что я пережила в Стоунхарте.

Илена знала, что ему известна лишь малая толика того, что ей довелось пережить, но даже по ее голосу было понятно, через что ей пришлось пройти.

— Я? Неужели?

— Ты. И тебе ничего не остается, как снова воспользоваться советом брата Якуба, и, не дрогнув, посмотреть зверю в глаза. Пусть знает, мы не боимся его. Обещаю, я поступлю точно также.

— Но как?

— Мы с тобой сейчас перебежим по крыше, и ты поможешь мне попасть в грот. Оттуда нам будет открыт путь к спасению.

По глазам Пила она поняла: он считает ее безумной.

— Доверься мне, — прошептала Илена.

— Но куда нам бежать потом? — спросил он, охваченный чем-то вроде священного трепета перед ней.

— В Фелроти. Нужно убедить герцога, чтобы он как можно скорее собирал свое войско.