"Юрий Яковлевич Яковлев. Тяжелая кровь " - читать интересную книгу автора

- На работе, - ответил он.
Он был спокоен. И я решила, что он спокоен потому, что не с чего
волноваться. Но он уже не принадлежал мне. Полностью и безраздельно
принадлежал он новому, страшному делу. И уже не могло быть ни отступления,
ни перемены намерений.
Я этого не поняла. Не почувствовала. А если бы поняла? Что бы я
сделала? Преградила бы ему дорогу?
Когда визг лесопилки неожиданно оборвался и стало непривычно тихо и
покойно, я почувствовала что-то недоброе. Смутная догадка подсказала мне,
что происшедшее связано с моим сыном. Я побежала на лесопилку. Над ней
стоял дым. Тревожно алели пожарные машины. Лесопилка была оцеплена
солдатами. Я подошла к воротам, сказала, что у меня там работает сын. Мне
ответили, что там сейчас никто не работает. Где же все? Одних арестовали,
других разогнали по домам. Лесопилка не работает. Произошла авария.
Наверное, сына прогнали домой и мы разминулись с ним. Так я подумала
и побежала обратно. Дома его не оказалось. Я стала ждать. Остаток дня.
Вечер. Ночь. Весь огромный мир уплотнился, сузился. В эту ночь не
существовало ни мужа, ушедшего на фронт в первый день войны, ни школы, где
я работала, ни моих учеников, не было ни сна, ни голода - только сын в
фокусе всего моего существа.
Не знаю, как я дождалась утра, сколько раз выбегала за ворота,
прислушивалась: не зазвучат ли вдалеке его шаги. Город спал. Как ночная,
бессонная птица, металась я и ждала, когда пройдет комендантский час и
можно будет бежать ему на помощь, а когда я наконец очутилась в
комендатуре, мне сказали:
- Ваш сын приговорен к казни.
Я прислонилась к стене. Потом собралась с силами.
- Можно мне видеть коменданта?
Меня пропустили. Комендант сидел на табуретке. На нем был только один
сапог. Другой он держал в руке и придирчиво осматривал.
Комендант, вероятно, страдал лихорадкой, потому что его лицо было
желтым и на нем проступали следы недосыпания и усталости. Под глазами
начинали вырисовываться темные мешки. Выпуклый лоб, глаза слегка навыкате.
- Пожалуйста, - сказал он, - садитесь.
И отшвырнул в сторону сапог.
- Мне все время кажется, что у меня в сапоге гвоздь. Но никакого
гвоздя нет. Болит старая рана.
- Вы были ранены? - пытаясь быть участливой, спросила я.
- В Испании, - ответил он. - Позорное ранение, в пятку. Смешно, не
правда ли?
Его лицо как-то искривилось в улыбке. Но я не ответила на его улыбку
то ли от волнения, то ли опасаясь обидеть его. Я спросила:
- Болит?
- Нет, не болит. Но все время кажется, что я наступаю на гвоздь.
Солдатские раны на войне лучше всего врачует смерть, - вздохнул он. - От
скольких неприятностей избавляет она солдата.
- Разве вы не хотите жить? - спросила я.
- Хочу. Но меня никто не спрашивает об этом. Мне никто не предлагает
выбора. Вчера ваши партизаны застрелили нашего солдата. Он тоже не хотел
умирать, но его никто не спрашивал. У него не было выбора. Что вы на это