"Аскольд Якубовский. Черная Фиола" - читать интересную книгу автора

Видел Жогин и свои пальцы, впившиеся в эти свисающие корни.
Неправдоподобие и быстрота совершившегося потрясли его. Он сорвался?..
Не может быть!
На корнях появились белые колечки разрывов с каплями выступившего сока,
и все перешло в следующую фазу движения. Заплечный мешок, следуя инерции
падения, потянул его вниз, ремень тяжелого карабина, тоже включившегося в
общее движение, съехал с плеча.


3

Корни лопнули со странным, протяжным во времени звуком. Казалось, они
вздохнули, освобождаясь от груза тела Жогина.
Он упал.
Падая, увидел небо. Оно пронеслось над ним и потянуло за собой
блистающие вершины Путорана. Затем Жогин увидел зеленые верхушки сосен и
ржавые скалы - под собой.
Эти скалы нагло выставились во все прогалины. "Хоть бы на дерево", -
пожелал он себе и уже проломил одну вершину и врезался в другую, пониже,
пробил ее и упал, отброшенный пружиной толстого сука, сломавшего ребро, но
спасшего жизнь.
Жогин упал на другую сосновую вершину, плотную и колкую. Здесь его
посетило ложное ощущение. Перед ним замелькали молотки, стамески, клещи,
долота и прочие инструменты, обычно лежавшие в ящике Петра, под столом.
Затем Генка хватил его кулаком по голове, и все потемнело.
Когда Жогин смог приоткрыть глаз, один левый, все представилось ему
каким-то водянистым, все колыхалось и плыло.
Он лежал на дне потока.
Вода текла поверх него. В одно время она шевелила его пальцы и давила
грудь.
Второй глаз вернул миру плотность.
Все прочно, будто приколоченное гвоздями, встало на место: горы, лес,
небо.
Оно выгнулось над ним, чистое и синее.
И тотчас горы зашатались и лишились прочности, а солнце позеленело.
Все стало другим в этом северном горном мире, приобрело иное значение.
Даже он сам: голову свою Жогин теперь ощущал по-новому.
Она была величиной с гору. При шевелении ее мегатонной тяжести
вздрагивала земля, рождались, умирали и снова рождались зеленые солнца.
Ладони рук горели.
Осторожно подняв свои руки, Жогин видел кисти их, сильные и крепкие,
пальцы с толстыми ногтями, испачканные красным. Что? Кровь?
- А черепушечка-то моя раскололась, - пробормотал Жогин, подлезая
испытующими пальцами под затылок и попадая в липкую тепловатость. Он убрал
руку и поборолся с болью, грызущей его мозг.
Она ввинчивалась в мозг длинным железным винтом - поворот за другим
медленным поворотом - от шевеления губ, от движения глаз и рук.
Не шевелиться Жогин мог бы, а не смотреть было просто невозможно: мир
становился иным с каждым поворотом глазного яблока.
Все в нем мерцало и шевелилось, рассыпалось и грудилось, то горело, то