"Генри Джеймс. Связка писем" - читать интересную книгу автора

быть здесь, чтоб насладиться им. Даже если б вы его не поняли, мне кажется,
вам было бы приятно слышать, как они трещат; они так много умеют выразить.
Мне иногда думается, что в Бангоре не умеют выразить всего, но там как будто
и выражать-то нужно не так много. Кажется, что в Бангоре есть вещи, которых
люди никогда не пытаются выразить, тогда как здесь, как я узнала при
изучении французского языка, вы сами не имеете никакого понятия о том, то
можете сказать, не попробовав; там никогда не делают никаких усилий. Я
совсем не говорю этого исключительно на счет Вильяма Плата. Право не знаю,
что вы обо мне подумаете, когда я вернусь. Точно я здесь научилась все
высказывать. Вероятно, вы найдете меня не искренней; но разве не более
искренности в том, чтобы высказывать вещи, чем в том, чтобы скрывать их? Я
очень подружилась со всеми в доме, т.е. я вполне искренна - почти со всеми.
Это - самый интересный кружок, в каком я когда-либо вращалась.
Здесь есть молодая девушка, американка, которая не так мне симпатична,
как остальные, но происходит это только оттого, что сама она от меня
отдаляется. Мне приятно было бы полюбить ее, потому что она удивительно
хороша и чрезвычайно привлекательна, но она как будто не желает ни
знакомиться, ни сходиться со мной. Она из Нью-Йорка, замечательно
хорошенькая, с чудными глазами и самыми тонкими чертами лица; она также
замечательно элегантна, и в этом отношении может вынести сравнение со всеми,
кого я здесь встречала. Но мне все кажется, будто она не желает признавать
меня или знаться со мною; будто ей хочется как можно резче оттенить различие
между нами. Это похоже на людей, которых в книгах называют надменными.
Никогда не встречалась я до сих пор с личностями в этом роде - с людьми,
которые желали бы дать мне почувствовать, что они не то, что я; первое время
я сильно заинтересовалась, она так напоминала мне гордую молодую леди из
романа. Я целый день твердила про себя: "надменная, надменная" и желала,
чтоб она осталась верна себе. Она себе не изменила, это продолжалось слишком
долго, тогда я почувствовала себя оскорбленной. Я не могла придумать, чем я
провинилась, и до сих пор не придумала. Точно она составила себе на мой счет
какую-то идею или что-нибудь от кого-нибудь слышала. Веди себя таким образом
какая-нибудь другая девушка, я не обратила бы на это никакого внимания, но
эта такая изящная и имеет такой вид, будто могла бы быть очень интересной,
если б я хорошенько с ней познакомилась, что я по неволе много думаю о ней.
Я хочу добиться, какое она имеет основание - так как она несомненно имеет
его; очень любопытно было бы узнать. Третьего дня я подошла к ней, чтоб
предложить ей этот вопрос; мне казалось, что так будет лучше всего. Я
сказала ей, что желала бы ближе познакомиться с нею, желала бы навестить ее
в ее комнатке, - мне говорили, что у нее прелестная комнатка, - прибавив,
что если она что-нибудь слышала против меня, то, может быть, скажет мне, что
именно. Но она отнеслась ко мне холоднее, чем когда-либо, и просто отклонила
мое предложение, сказала, что никогда не слыхала моего имени и что комната
ее слишком мала, чтоб принимать в ней гостей. Вероятно, она говорила правду,
но тем не менее я уверена, что она имеет какое-то основание. Она что-то
забрала себе в голову, и я должна узнать что до моего отъезда, хотя бы мне
пришлось расспрашивать всех в доме. Любопытство мое сильно возбуждено. Не
находит ли она меня неизящной - или не слыхала ли когда дурных отзывов о
Бангоре? Не думаю, чтобы было это. Помнишь, когда Клара Барнард ездила
гостить в Нью-Йорк, три года тому назад, какое внимание ей там оказывали? А
Клара уж совершенная жительница Бангора, с головы до ног. Спроси Вильяма