"Генри Джеймс. Связка писем" - читать интересную книгу автора

счастлив, положительно счастлив, и из этого признания ты, я думаю, можешь
вывести остальное. Не помочь ли тебе немного? Возьми трех прелестных
девушек... трех, мой добрый Проспер, - мистическое число - ни больше, ни
меньше. Возьми их и поставь между вами твоего ненавистного маленького Леона!
Достаточно ли обрисовано положение, угадываешь ли ты причины моего
блаженства? Ты, может быть, ожидал, что я сообщу тебе, что составил себе
состояние или что дядюшка Брондо, наконец, решился возвратиться в лоно
природы, сделав меня своим единственным наследником. Но мне нечего
напоминать тебе, что женщины всегда играют роль в благополучии твоего
корреспондента - в его благополучии, а гораздо большую в его несчастии. Но
не стану теперь говорить о несчастии; успею, когда оно придет, когда эти
барышни войдут в тесные ряды своих любезных предшественниц. Извини меня - я
понимаю твое нетерпение. Скажу тебе, кто такие эти барышни. Ты слыхал от
меня о моей кузине de Maison-Rouge, этой высокой, красивой женщине, которая,
вступив вторично в брак, - в первом браке ее, по правде сказать, не были
соблюдены все формальности - с почтенной развалиной, принадлежавшей к
старому дворянству Пуату, по смерти мужа, и благодаря поблажке своим
разорительным вкусам при доходе в 17000 франков, осталась на парижской
мостовой с двумя маленькими чертенятамидочерьми, которых предстояло
воспитывать. Ей удалось их воспитать; мои маленькие кузины строго
добродетельны. Если ты меня спросишь, как она ухитрилась, я объяснить тебе
не сумею; это не мое дело и, a fortiori, не твое. Ей теперь пятьдесят лет -
она признает тридцать семь; а ее дочерям, которых ей никакими судьбами не
удалось выдать замуж, двадцать семь и двадцать три года, - они признают
двадцать и семнадцать. Три года тому назад ей пришла трижды благословенная
мысль открыть нечто вроде пансиона для пользы и удовольствия косноязычных
варваров, приезжающих в Париж в надежде подобрать несколько крупиц языка
Вольтера и Золя. Мысль эта принесла ей счастье; лавочка хорошо работает. Еще
несколько месяцев тому назад она управлялась одними моими кузинами; но за
последнее время потребность в некотором расширении и улучшении дала себя
знать. Несмотря на расходы, кузина пригласила меня поселиться у нее - стол и
квартира даром - и наблюдать за грамматическими эксцентричностями ее
пансионеров. Ведь расширение-то и улучшение - я, добрый мой Проспер! Живу
даром и исправляю произношение прелестнейших английских уст. Что английские
уста не все прелестны - известно небу, но все же в числе их достаточно
прелестных, чтобы я был в барышах.
В настоящую минуту, как уже сказано, я ежедневно беседую с тремя
красавицами. Одна из них берет частные уроки; она платит дороже. Моя кузина
не дает мне ни гроша из этих денег; но я, тем не менее, смею утверждать, что
мой труд вознаграждается. Я в хороших, в очень хороших, отношениях с
остальными двумя. Одна из них - маленькая англичаночка, лет двадцати, личико
из кипсека, самая очаровательная мисс, какую ты или, по крайней мере, какую
я когда-либо видел. Она вся разукрашена бусами, браслетами и вышитыми
одуванчиками; но главное ее украшенье заключается в самых кротких в мире
серых глазках, которые останавливаются на вас с глубоким доверием, -
доверием, которое мне, право, несколько совестно обмануть. Кожа ее бела, как
этот лист бумаги, кроме щек, где белизна эта переходит в самый чистый, самый
прозрачный, самый нежный румянец. По временам этот розоватый оттенок
заливает все лицо ее, - этим я хочу сказать, что она краснеет, но так легко,
как легок след, оставляемый дыханием на оконном стекле.