"Генри Джеймс. Связка писем" - читать интересную книгу автора

самым неожиданным образом. А когда позвонишь, они являются через полчаса.
Все это очень неудобно; вероятно, в Гиере будет еще хуже. Там, впрочем, к
счастью, у нас будут наши собственные слуги.
Здесь есть нисколько престранных американцев, над которыми Гарольд
постоянно потешается. Один - ужасный маленький человек, который вечно сидит
у камина и толкует о цвете неба. Не думаю, чтоб он когда-нибудь видал небо
иначе как через оконную раму. На днях он поймал меня за платье - зеленое,
которое вам так нравилось в Гамбурге - и сказал мне, что оно напоминает ему
девонширский дерн, и с полчаса толковал о девонширском дерне, что показалось
мне совершенно необыкновенным предметом разговора. Гарольд уверяет, что он -
сумасшедший. Очень странно жить в таких условиях, с людьми, которых не
знаешь. Я хочу сказать: которых не знаешь, как мы в Англии знаем своих
знакомых.
Остальные американцы, кроме сумасшедшего, - две девушки, приблизительно
моих лет, из которых одна довольно милая. У нее есть мать; но мать вечно
сидит у себя в спальне, что очень странно. Мне хотелось бы, чтоб мама
пригласила их в Кингскот, но боюсь, что мама не понравится мать, которая
довольно вульгарна. Другая девушка также довольно вульгарна и путешествует
совершенно одна. Мне кажется, она что-то вроде школьной учительницы; но
другая девушка, более милая, с матерью, говорила мне, что она приличнее, чем
кажется. Она, однако, придерживается самых странных мнений - желает
уничтожить аристократию, считает неправильным, чтоб Артур получил Кингскот
после смерти папа. Не понимаю, какое ей дело, что бедный Артур наследует
имение, что было бы чудо как приятно - не будь тут замешана смерть папа. Но
Гарольд говорит, что и она - сумасшедшая. Он страшно пристает к ней с ее
радикализмом, и он так удивительно умен, что она не умеет отвечать ему, хотя
и она довольно умна.
Здесь есть также француз, племянник или двоюродный брат, словом,
какой-то родственник хозяйки, необыкновенно противный; и немец - профессор
или доктор, который ест с ножа и на всех наводит страшную скуку. Мне ужасно
жаль, что я должна отказаться от своей поездки. Боюсь, что вы никогда более
не пригласите меня.


VII

Леон Вердье, из Парижа, к Просперу Гобену, Лилль.
28 сентября

Дорогой Проспер!
Давно не давал я тебе весточки; не знаю, что мне пришло в голову
сегодня напомнить тебе, наконец, о своем существовании. Вероятно,
причина-то, что когда мы счастливы, душа инстинктивно обращается к людям, с
которыми мы некогда делили наши восторги и разочарования, et je t'en ai trop
dit, dans le bon temps, mon gros Prosper. Ты всегда слишком невозмутимо
выслушивал меня, с трубкой в зубах и в расстегнутом жилете, - чтоб мне не
чувствовать, что я вправе сегодня рассчитывать на твое сочувствие. Nous en
sommes, nous flanquees, des confidences - в те счастливые дни, когда при
виде приключения, появляющегося на горизонте, моей первой мыслью была мысль
об удовольствии, с каким я опишу его великому Просперу. Говорю тебе, я