"Генри Джеймс. Вашингтонская площадь" - читать интересную книгу автора

себе удивлялась. Морис же предвидел немалые трудности в будущем и спешил
занять позиции. Он помнил, что фортуна благоволит к смельчакам, а если бы
и забыл об этой аксиоме, миссис Пенимен напомнила бы ему. Миссис Пенимен
обожала все драматическое и теперь льстила себя мыслью, что предстоящие
события будут драматическими. Усердие суфлера сочеталось в ней с
нетерпением зрителя, и она уже немало постаралась для того, чтобы поскорее
поднялся занавес. Рассчитывала она и выйти на сцену - в качестве
конфидентки, в качестве хора (*8), прочесть эпилог. Скажем больше:
воображая грандиозные сцены, которым суждено было, конечно, разыграться
между нею и героем драмы, миссис Пенимен порой совершенно забывала о нашей
скромной героине.
Итак, Морис наконец переговорил с Кэтрин, попросту объявив, что любит,
вернее, обожает ее. Она, собственно говоря, уже знала об этом: его визиты
были красноречивее всяких слов. Но теперь он поклялся Кэтрин в своей
любви, скрепил клятвы объятием и наградил ее поцелуем. Эти сладостные
доказательства достались Кэтрин несколько раньше, чем она ожидала, и,
разумеется, были приняты как бесценные дары. Пожалуй, можно даже
усомниться в том, что она действительно рассчитывала их получить: Кэтрин
не ждала их, не говорила себе, что настанет день, когда клятвы непременно
прозвучат. Как я уже пытался объяснить, ей не были свойственны ни
требовательность, ни нетерпение - изо дня в день она смиренно принимала
посланное судьбой, и если бы внезапно ее лишили того блаженства, того
странного сочетания страха и надежды, которое давали ей счастливые встречи
с возлюбленным, она не назвала бы себя покинутой, не сочла бы себя
обездоленной. Когда в свой последний визит Морис наградил ее поцелуем
(который должен был служить залогом его преданности), она попросила его
уйти, оставить ее одну, дать ей подумать. Морис послушался, перед уходом
снова поцеловав ее. И все же мыслям Кэтрин недоставало внятности. На устах
ее - и на щеках тоже - долго еще горели его поцелуи, и ощущение это не
помогало, а скорее мешало ей размышлять. Кэтрин хотелось бы яснее осознать
свое положение и понять, что следует ей делать, если отец - как она того
боялась - не одобрит ее выбора. Однако ясно она осознала только, что не
понимает, как можно не одобрить Мориса; тут, наверное, какая-то ошибка,
какая-то тайна, которая скоро разъяснится. Кэтрин на время отложила свои
раздумья и колебания; вообразив себе возможную размолвку с отцом, она
потупила взор и вся поникла, затаив дыхание, отдавшись предчувствиям.
Сердце ее болезненно забилось. Когда Морис поцеловал ее и признался в
любви, сердце у Кэтрин тоже забилось, но сейчас оно трепетало: ей было
страшно. Впрочем, когда молодой человек призвал Кэтрин решиться, обдумать
образ действий, она почувствовала, что он прав, и ответила просто и без
колебаний.
- Наш долг, - сказала она, - поговорить с моим отцом. Я скажу ему
сегодня вечером, а вы приходите завтра.
- Вы молодец, что хотите первая говорить с ним, - отозвался Морис. -
Обычно это делает мужчина, счастливый влюбленный. Но ваше слово для меня
закон!
Кэтрин нравилось думать, что ради него она проявит отвагу, - от
удовольствия она даже улыбнулась.
- У женщин больше такта, - сказала она, - поэтому я и должна первой
говорить с отцом. Женщины лучше умеют расположить к себе, лучше умеют