"Генри Джеймс. Вашингтонская площадь" - читать интересную книгу автора

ним добавится немного ума. Я не боюсь, что она вырастет злой; в ее
характере нет и не будет ни грана жестокости. Она ласкова, как теленок; но
я не хочу, чтобы лет через шесть мне пришлось сравнивать ее с коровой.
- Ты боишься, что Кэтрин вырастет недалекой девушкой? Не беспокойся -
ведь пасти ее буду я! - заявила миссис Пенимен, ибо она уже начала
заниматься образованием племянницы: усаживала ее за фортепьяно, за которым
Кэтрин выказывала некоторые способности, и водила в танцкласс, в котором
девочка, надо признаться, успеха не имела.
Миссис Пенимен была высокая, худая, светловолосая, несколько увядшая
женщина; она отличалась исключительным благодушием, чрезвычайно
аристократическими манерами, слабостью к легкому чтению и какой-то нелепой
уклончивостью и скрытностью характера; она была романтична и
сентиментальна и питала страсть ко всяким тайнам и секретам; страсть эта
была вполне невинна, ибо до поры до времени все ее секретничанье никому и
ничему не угрожало. Если она не отличалась правдивостью, то этот ее
недостаток не имел практических последствий, так как утаивать ей все равно
было нечего. Она хотела бы иметь возлюбленного, который оставлял бы для
нее в лавке записки на вымышленное имя. Должен сказать, что этим ее
воображаемый роман и ограничивался. Возлюбленного миссис Пенимен никогда
не имела, но брат ее, человек весьма проницательный, понимал особенности
ее натуры. "Когда Кэтрин исполнится семнадцать, - говорил он себе, -
Лавиния примется уверять племянницу, что в нее влюблен какой-нибудь
молодой человек с усиками. Это будет чистейший вздор; никакой молодой
человек ни с усиками, ни без оных в Кэтрин не влюбится. Но Лавиния не
отступится и примется навязывать племяннице свою выдумку; и если к тому
времени страсть к секретам и тайнам еще не совсем завладеет Лавинией, она,
возможно, попытается и мне ее навязать. Кэтрин не поймет и не поверит, и
ее душевное спокойствие не будет потревожено; бедняжка отнюдь не
романтична".
Кэтрин росла здоровой, крупной девочкой, но материнской красоты не
унаследовала. Вы не назвали бы ее и безобразной; просто ей досталась самая
обыкновенная, простоватая внешность, кроткие черты лица. В лучшем случае о
ней говорили, что она "мила", и, несмотря на капитал ее отца, никто не
находил Кэтрин очаровательной. Предсказание отца об ее нравственной
чистоте оправдалось вполне; она была кладезем добродетелей: нежна,
почтительна, послушна и неизменно правдива. В раннем детстве она любила
порезвиться, и, хоть мне и неловко говорить такое о своей героине, должен
признаться, что она любила полакомиться. Насколько я знаю, Кэтрин не
таскала из кладовки изюм; но карманные деньги она тратила на сласти.
Впрочем, осудив ее за это, я, честно говоря, погрешил бы против традиций
жизнеописательной литературы. Умом Кэтрин определенно не блистала; ни в
чтении, ни в науках она не преуспела. Нельзя сказать, что Кэтрин
отличалась особой тупостью: она сумела приобрести достаточно знаний, чтобы
не попадать впросак в беседах со своими сверстниками; но среди них она,
скажем прямо, занимала не первое место. А как известно, в нью-йоркском
обществе молодым девицам совсем не обязательно держаться в тени. Кэтрин, с
ее крайней скромностью, не испытывала желания блистать, и на так
называемых светских приемах ее обычно можно было обнаружить лишь
где-нибудь на заднем плане. Отца Кэтрин очень любила и очень боялась; она
считала его самым умным, самым красивым и самым знаменитым человеком на