"Элоиза Джеймс. Снова в дураках ("Четыре сестры")" - читать интересную книгу автора

заметил Эразмус, едва отрывая голову от подушки, чтобы удостовериться, что
Женевьева все правильно поняла. В этом он оказался прав, признала Женевьева,
как только они прибыли в Малкастер-хаус, и все, включая священника,
отказались от пирогов.
Присутствующие испытали огромное облегчение, когда мистер Лик, адвокат
Эразмуса, предложил им пройти в библиотеку для чтения завещания. Комната
была отделана обветшалой зеленой драпировкой и не содержала большого
количества книг, поскольку Эразмус не увлекался чтением. Ему не нравилась
любая деятельность, целью которой не являлось получение прибыли. Женевьева
ненавидела эту комнату, несущую в себе воспоминания о плачущих клиентах и
домашних богослужениях. Баббл проводил ее в библиотеку с заботливым
вниманием, в котором сквозило нечто вроде желания, что вызвало у Женевьевы
неприятную дрожь. Что же, спрашивается, это за человек? Ему, должно быть,
шестьдесят, если принимать во внимание человеческий возраст, но он ведет
себя с энтузиазмом подростка, надеющегося на поцелуй.
Фелтон сидел на стуле напротив Женевьевы и Баббла, его светлые волосы
блестели в лучах полуденного солнца. Прежде чем начать, мистер Лик дважды
или трижды прочистил горло.
- Волеизъявление лорда Малкастера несколько необычно, - объявил он. - Я
только упомяну - я всегда так делаю, прежде чем прочитать завещание - что
даже такой документ, если он выпущен моей фирмой, будет чрезвычайно трудно
опротестовать. Лорд Малкастер был несомненно в здравом уме и твердой памяти,
составляя его.
Однажды, оставшись у них на обед, Фелтон через стол встретился взглядом
с Женевьевой и улыбнулся так, что она почувствовала себя, ну, в общем,
красивой. Иногда она боялась, что ее внешность ветшает, подобно зеленым
занавескам, закрывающим окна во всем доме (Эразмус приобрел их по
превосходной цене, а потому каждое окно в доме имело один и тот же цвет).
Но, хотя ей и исполнилось полных двадцать четыре года, она все же не была
слишком древней. Фелтону, должно быть, было за тридцать. Верно ли, что он
хочет жениться? Если это так, то почему же он этого не сделал? Он необычайно
красив: волосы цвета пшеницы, а синие глаза цвета индиго. И поскольку он был
очень, очень богат (еще богаче, чем Эразмус), то в течение многих лет
являлся целью всех мамаш, желающих выдать за него своих дочек, судя по тем
слухам, которые Женевьева читала в рубриках светской хроники.
- Леди Малкастер! - обратился к ней Лик. - Эта часть завещания касается
вас. Ну, фактически и этих джентльменов тоже. Я знаю, что сейчас для вас
самое трудное и печальное время, и все же я должен попросить вашего
снисходительного внимания.
Женевьева кивнула и сжала руки на коленях.
- Условие, касающееся вашего будущего, леди Малкастер, необычно, но ни
в коем случае не незаконно, - заявил Лик, беспокойно вглядываясь в бумаги,
которые держал в руках.
Женевьева выпрямилась. Что же, спрашивается, завещал Эразмус?
- Я считаю это превосходным соглашением, - вставил Баббл. - Лорд
Малкастер обсуждал его со мной очень подробно, и мы пришли к согласию, что
это превосходный способ гарантировать интересы леди Малкастер. Вдова, столь
молодая и красивая, нуждается в зрелом руководстве, - добавил он, бросив
взгляд на Женевьеву.
Лицо Фелтона, как обычно, было облачено в маску бесстрастной