"Василий Григорьевич Ян. Поход Ермака " - читать интересную книгу автора

диво сложенный богатырский стан, не столько высокий, сколько сильный и
мощный, смуглое, румяное лицо, орлиный взор светлых, словно душу
прожигающих, горячих глаз, странно дисгармонирующих со смуглой кожей и
черной шапкой смоляных кудрей и черною же бородою. Что-то властное,
привыкшее повелевать было в его сильной богатырской фигуре и в светлых
искрометных очах, спорящих в блеске с самим солнцем. Гордые, смело
очерченные губы, плотно сжатые под черными же усами, и широкие густые брови,
сошедшиеся над переносицей, делали его внешность незаурядной, величественной
и красивой. В белой шелковой рубахе, расшитой по вороту и краям рукавов
пышным узором из крупных бурмицких зерен, с золотой тесьмой опояски, он не
имел и следа оружия при себе. Только из-за голенища торчал короткий нож,
сверкающий в лучах солнца разукрашенной камнями рукояткою. Бархатный с
парчовой тесьмой кафтан был небрежно накинут на плечи. С непокрытой головой,
предоставив свои черные кудри ласке солнечных лучей, он сидел в глубокой
задумчивости на дне лодки, как бы убаюканный пением гребцов...
А песня лилась широкою волною, то сливаясь с нежным рокотом быстрой
речной волны, то отделяясь от нее зычным победным звуком и вспугивая
белогрудых чаек среди густых зарослей и золотистого тростника.
Седой человек, стоявший на правиле лодки, долго смотрел на задумчивого
богатыря. Наконец не вытерпел, положил на дно челна шест, которым правил, и,
подойдя к чернявому молодцу и коснувшись его плеча рукою, спросил с заметной
ноткой почтительности в голосе:
- Што закручинился, атаман-батька? Аль не весело тебе?... Аль и песня
не тешит?
- Не весело, Иваныч, - слегка дрогнув от неожиданности своим мощным
телом, отвечал тот. - Как рассказал ты мне про ночное гульбище ребят наших,
Никитки Пана с шайкой его, так ровно ножом мне мысль голову резанула: пошто
убили старика и возницу наши молодцы? Пошто мальчонка запужали до смерти?
- Да старик-то с возницей, бают наши, переодеванные бояре были. Из
ручницы зачали палить, старик Микитку ранил. Ну и того, значит, озверел
Микитка. Сам ведаешь, не из кротких он... С той поры как прикончили у его на
глазах невесту опричники царские, поклялся он мстить всем слугам Ивановым
без разбору и суда, - все так же почтительно докладывал седой человек.
- Зверь-человек, што и говорить, не помилует и сирот... А по мне, Ваня,
чем меньше крови на душе, тем легче живется. Врагов народных,
кровопивцев-бояр да опричников кромешных, да купцов-лихоимов аль
воевод-взяточников, ну, этим я первый без жалости нож в сердце всажу... А
те, што тихо да мирно путь держат и никому зла не чинят, их мово приказу
губить не было. Так ли я говорю, есаул?
- Так-то так, атаман-батька! А только и то помысли: нешто нам молодцов
наших сдержать? Кровь-то у них горячая, што огонь... Зайдутся, удержу нет...
Хошь бы и ты, не прогневись на верном слове, хошь бы и тебя взять в младости
твоей: небось загубил ненароком не едину душу неповинную, - тихо, чуть
слышно, произнес старый есаул.
- Загубил, Ваня, - сильно вздрогнув и нахмурив свои черные брови,
произнес атаман, - помню, на Дону то было... Еще при славном атамане Михаиле
Черкашенине [знаменитый в свое время атаман Донского и Азовского
казачества]. От Азова за Дон забежала часть его шайки на Волгу, к нам.
Гуляли на просторе вместях. Вместях же ограбили и караван купцов от
Астраханского юрта с кизыльбацким товаром и шемаханскими шелками,