"Василий Григорьевич Ян. Поход Ермака " - читать интересную книгу автора

пробиравшийся по Волге... Ну, это пронюхали о них молодцы. Чин чином, как
водится, засели со стругами в осоке. Подплыло судно, подпустили, напали, как
всегда... Ну, резня это... пальба... рубка... а апосля дележ. Только вижу я
не все люди с суденышка посняты да перебиты. Сидит это старикашка
плюгавенький, не то турка, не то пес... У самого зубы со страха лязгают да
глаза, ровно мыши, бегают. А в руках штука парчи; к груди прижал, держит
крепко. Подошел это я к ему, наклонился, а он, откуда ни возьмись, нож
острый из мошны вытащил да и грозится им. Рассвирепел я, зашлось во мне
сердце. Мне бы его обезоружить, а я, грешен, чекан из-за пояса выхватил да
тем чеканом старикашку по темени и хвать... Мозги наружу... и ахнуть не
успел... Кровью чоботы мне да полу кафтана покрасил... А зубами, кажись, и
мертвый лязгал, пока не убрали его, глазами как-то страшно, с укором
смотрел. Индо душу мне вывернул... И долго чудился мне его взгляд... С той
поры закаялся я проливать кровь неповинную, Ваня, - тихо закончил свой
рассказ атаман.
А песнь все развертывалась, все шире, все мощнее и вольнее расплывалась
на речном просторе. Вздыхал тростник. Шуршала осока. Скользила под могучими
ударами весел ладья.
Вдруг смолкла, оборвалась песня на полуслове. Крик иволги пронесся и
замер в прибрежном лесу.
- Наши вестуют. Ястребовое гнездышко близко, - разом, оживляясь,
произнес атаман и, поднявшись с места, вытянулся во весь рост, приложил руку
ко рту и протяжно свистнул.
Ему ответили криком горлинки из чащи, и вслед за тем раздельно и часто
закуковала кукушка.
- Приставай, робя! Слышь, молодцы наши голос подают. Причаливай! -
снова отдал приказ атаман, и, когда ладья незаметно подплыла к песчаной
отмели и ударилась носом в песок, он первый выскочил на берег. За ним вышли
его спутники. Лодку привязали к прибрежной осоке и, поклав снасти на дно,
двинулись от берега в лесную чащу.
Сделав с полсотни шагов, все четверо остановились. Снова приложил руку
ко рту атаман и на этот раз карканье ворона огласило лес. Из чащи отвечали
таким же карканьем. Путники прошли еще немного и очутились на большой лесной
поляне, окруженной непроходимой чащей лиственных деревьев. Срубленные пни,
торчавшие на каждом шагу, показывали, что еще недавно это место было так же
густо, как и окружающая его чаща. Теперь, вместо великанов-деревьев, были
разбросаны на каждом шагу шатры и шалаши из ветвей и листьев.
Посреди поляны, тут и там, сидели люди большими группами, одетые кто во
что попало. Мелькали здесь и нарядные кафтаны, и посконные рваные мужицкие
сермяги, и зипуны, и старые шапки. В оружии, имевшемся у них, замечалось
тоже огромное различие: иные были вооружены бердышами, чеканами, саблями,
иные кистенями и ножами, а то и просто дубинами.
Среди бродяг богатством наряда и обилием вооружения выделялись трое.
Тут был и суровый Никита с рубцом на лице и плотно перевязанным холстиной
раненым плечом, прозванный Паном за его польское происхождение, и
черноглазый молодой Матвей Мещеряков, и Яков Михайлов, старший из
подъесаулов, угрюмый, с нависшими бровями, старик, прозванный Волком за его
хищные редкие зубы, за блуждающий взгляд и полное отсутствие милосердия в
делах нападения и разбоя. Он стоял посреди большой группы людей и что-то
оживленно рассказывал окружающим.