"Ромэн Яров. Одно мгновенье ("Искатель" № 2, 1967 г.)" - читать интересную книгу автора

лакированный, с фанерными дверцами и острыми углами. Все в скором
времени выбросим, новое купим. А метеорит там вряд ли кто увидит.
Не до того будет. Самому не забыть бы поставить его на стол, когда
гости слегка разомлеют и станут восприимчивыми к шуткам,
витиеватым тостам и всяким чудацким выходкам. И научный
руководитель, профессор Самсонов, говорящий всегда тихо, будто
каждое его слово значительно, вдруг гикнет да запоет не своим
голосом какую-нибудь частушку. С профессорами это бывает.
Он взял в руки полотенце, собираясь перетирать тарелки, но не
мог никак из-за теснящих друг друга мыслей сдвинуться с места.
Тихо-тихо вдруг стало; ничьих шагов не слышно было с лестничной
площадки, и с улицы не доносилось ни звука. Он видел в окне
серовато-белое, зимнее, ватное небо и вдруг на фоне этом угадал
какое-то неясное движение. Что-то перемещалось по воздуху от одной
стены к другой. Виталий Евгеньевич положил на стол полотенце и
пошел вдоль стены, ища то место, где должно было быть начало этой
чуть видимой колеблющейся струйки. Стена была пуста, только
фотография висела. Снимок был сделан всего три дня назад и уже
проявлен и отпечатан. На фотографии изображался он сам в первые
моменты после защиты - с несколько туповатым, деревянным лицом, -
с него не сошло еще выражение официальности, деланного
спокойствия, готовности подчиниться воле более умных. Профессор
Самсонов пожимал ему руку. Оба они вышли во весь рост - фотограф
снимал издалека, а друзья с лицами куда более веселыми - видно
было даже, как у некоторых озорно блестели глаза, - стояли вокруг.
Виталий Евгеньевич прошел один раз мимо этой фотографии; заметил
какую-то странность в ней, но до сознания она не дошла; второй,
третий. И вдруг увидал. Его изображения на фотографии не было. Был
профессор Самсонов, но он протягивал руку белому пятну, были
друзья, но все они стояли вокруг белого пятна. Он повернулся и
взглянул на крышку шкафа. Его собственное изображение, покинувшее
фотографию и пересекшее комнату, было там. Оно стало объемным, и
фигурка эта, вынутая из окружения, где все было в таком же
масштабе, оказалась вдруг ужасно маленькой - не больше оловянного
солдатика. С неменяющимся, неподвижным лицом она двигалась по
крышке шкафа к метеориту. Виталий Евгеньевич узнавал себя, каким
был три дня назад, свой единственный черный костюм, подарок жены -
плетеный галстук, черные, специально купленные ботинки. Только
походка его была не тогдашняя, проворная, даже слегка поспешная, а
сегодняшняя - солидная, спокойная, раздумчивая.
Виталий Евгеньевич не успел еще взять в руки тарелку - иначе
грохот ее вернул бы ему ощущение того, что все происходит в
реальном мире, стрелки часов не повернули в другую сторону, и
вообще, за исключением маленького недоразумения, жизнь идет как
полагается. Он не был, разумеется, суеверным человеком и допускал
чудо только как результат упорного и напряженного труда многих
людей. Такого рода чудеса подчинялись законам, выраженным в форме
математических кривых. То, что произошло сейчас, было чудом. Но
его никто не готовил, и законов, управляющих событиями, Виталий
Евгеньевич не знал. Выходит, этот метеорит имеет