"Александр Яшин. Вместе с Пришвиным" - читать интересную книгу автора

может вызвать только смех. Так и получилось. Вместо пуль oн забил в свои
патроны по блестящему шарику от какого-то подшипника, кажется, от
тракторного, не проверив предварительно, проходят ли они по всей длине
стволов. В чековом стволе шарик застрял, ствол раздулся, лопнул и отделился
от другого ствола. С таким ружьем теперь опасно ходить даже на зайца.
В наказание за эту оплошность мы без жеребьевки отправили Сажина одного
на полусогнутых в деревню добывать подводу для Топтыгина. На полусогнутых -
значит, бегом. Он побежал. Вдогонку ему кричали:
- Шарики не растеряй!
Разочарование разочарованием, а все же, когда с медведем было
покончено, мы были очень возбуждены и расположены к бахвальству. Ощущение
удали, молодечества охватило и меня. Вспоминаю, как на Ленинградском фронте
в морской пехоте, вернувшись с бойцами из первой удачной разведки, я
потребовал у командира батальона по "наркомовской чарочке" для всех и,
страшно довольный собой, вылез из окопа, вышел на опушку и красовался на
виду у противника. Возможно, что тогда из-за моего молодечества наши позиции
были обстреляны из минометов и одного разведчика, только что вернувшегося со
мной невредимым, тяжело ранило.
Сейчас мне опять, как видно, захотелось покрасоваться, и я нырнул в
берлогу зверя, на место его лежки. На этот раз ничего страшного, конечно, не
произошло, но вылетел я оттуда мгновенно: жутко стало от вони, от ощущения,
что на меня набросилась уйма блох и всяких прочих отвратительных насекомых.
Как мы выволакивали трофей из лесу и везли на длинных санках, на
которых женщины обычно таскают белье к речным прорубям для полоскания, как
везли медведя по деревне в сопровождении дюжины ребятишек,- это уже рассказ
не об охоте, писать об этом менее интересно. Скажу только, что,
возвратившись в деревню, к людям, мы как-то само собой, не сговариваясь,
восстановили в правах имена и отчества друг друга и отказались от прозвищ,
тем более от грубых, бранных. А в лесу такие прозвища, и, надо сказать,
весьма остроумные, давались довольно легко.
До чего же мы были разговорчивы весь этот день, особенно вечером! И
постепенно начали чувствовать себя героями! И все совершившееся стало
представляться уже необыкновенным. И, конечно, каждый рассказывал об этом
по-своему. И опять появились разные байки, бухтины, присказки и сказки. Но
только без очковтирательства, все - сущая правда.

II

Второй медведь еще не убит.
Берлогу мы уже навестили и видели, как из нее идет парок - медведь
дышит. Больше ничего о нем, о неубитом, сказать пока не могу, чтобы не
сглазить ни его, ни себя. Павел Евгеньевич Сорокин почему-то считает, что со
второй берлогой следует немного повременить.
1962