"Александр Яшин. Вместе с Пришвиным" - читать интересную книгу автора

Ни звука.
- Давай, Вадим, подберись, ткни!
У Вадима ружье на плече (это мне запомнилось, удивило меня), в руках
сучковатая островина, он бредет по сумету без лыж, все ближе, ближе к
медвежьему жилью, сбоку от чела, чтобы не мешать нам стрелять. Лицо его,
молодое, сумасшедшее, затененное шапкой, кажется совершенно черным: негр, а
не Каплин. Только вряд ли бывают такие низкорослые негры. А снег
белый-белый, яркий-яркий...
"Да ну, скоро ли наконец?"
- Приготовиться! - кричит кто-то опять, наверно, Сорокин.
Каплин подобрался к самому челу хозяйской берлоги ("До чего же он
неосторожен, а еще писателем хочет стать!") и с трудом просовывает жердь
комлем вперед. Я предполагал, что это будет мощный бросок издали либо сверху
вниз и что кидать островину будут, по крайней мере, двое - она же сырая,
тяжелая. А Каплин просто сует ее не спеша, да еще кряхтит и кричит:
- Ну, где ты там?!
И вот медведь заревел.
Я смущен: написал уже довольно много, но все пока не о самом главном. А
когда дошел до самого главного, то, оказывается, и писать больше нечего.
Самое главное произошло быстро и, конечно, совсем не так, как обычно
предполагаешь заранее, потому показалось неинтересным. Я был разочарован.
Борьбы не было - вот что меня разочаровало, я же готовился к борьбе за
жизнь, готовился к бою.
Медведь заревел, по не выскочил из берлоги, не вырвался, не "пошли
клочки по закоулочкам", а просто высунул голову и стал принюхиваться и
осматриваться. Должно быть, островина ему действительно мешала своими
сучьями, но, кроме этого, он был просто ослеплен сиянием снега, дня. Я не
видел его глаз, не почувствовал злобности зверя и не сразу сообразил, что
уже пора стрелять. Подстегнул меня крик Павла Сорокина. "Дай Шурке!" Это он
рявкнул на Вадима, который готовился выстрелить первым. После этого я
выстрелил немедля, но, оказывается, попал уже не в голову, потому что,
заслышав, голос человека, медведь легко и мгновенно вылетел наружу весь,
всей своей двадцатипудовой тушей и поднялся на дыбы. Конечно, никакие
сучочки наши ему не помешали, островина просто переломилась.
Я выстрелил два раза. Но, по-видимому, этого оказалось недостаточно:
выстрелил дважды Вадим Каплин и по одному разу Сорокин и Сажин. Сажин в
медведя не попал, потому что у него разорвало ствол ружья. Это и было,
пожалуй, самым примечательным в нашей охоте, об этом разговаривали и
смеялись потом больше всего.
Медведь упал мордой в снег, шагнув несколько раз вперед, как подобает в
честном бою, потом завалился на бок. На чистом снегу он выглядел особенно
грязным.
- Седой, дьявол! - восхищенно сказал о нем не помню уже кто.
В темных глазах хозяина леса долго не потухала неутоленная ненависть к
нам, к людям. Желтые нечистые клыки его обнажились.
Теперь насчет "двадцгтипудовой туши". Взвешивали мы ее на самодельных
рычажных весах, на которых взвешивают возы с сеном, поэтому никто не может
поручиться, что медведь весил именно двадцать пудов. А охотничьи ножи нам
пригодились только для освежевания зверя - и то уже не в лесу.
Сажин ружье свое показал не сразу, он понимал, что авария его теперь